Литературный процесс в первой четверти XIX века (судьбы классицизма, просветительский реализм, сентиментализм, предромантизм, романтизм). Романтизм как литературное направление

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

Библиографическая запись: Литературный процесс в первой четверти XIX века (судьбы классицизма, просветительский реализм, сентиментализм, предромантизм, романтизм). Романтизм как литературное направление. — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//russian_literature/istoriya-russkoj-literatury-xix-veka/literaturnyj-proczess-v-pervoj-chetverti-xix-veka-sudby-klassiczizma-prosvetitelskij-realizm-sentimentalizm-predromantizm-romantizm-romantizm-kak-literaturnoe-napravlenie/ (дата обращения: 8.04.2023)

Содержание

Судьба классицизма

Классицизм, влиятельное литературное направление, державшее в своей власти художественное творчество более чем в течение столетия, не окон­чательно сошел со сцены в первой четверти XIX в.

Делаются попытки приспособить его к новым историческим условиям, отыскать в нем целесообразное в социально-этическом и худо­жественном отношениях. В рассматриваемое время шел процесс дифференциации внутри этого литературного направления, ко­торый вел к распаду системы.

В конце 80-х годов XVIII в. Державин организовал литературный салон, посетителями которого были А. С. Шишков, Д. И. Хвостов, А.А. Шаховской. Классицизм дольше всего сохранялся в драматургии, надолго его пристанищем сделался жанр трагедии. Творения в этом жанре классицистов XVIII в., особенно А.П. Сумарокова, не сходили со сцены. Однако в классицистической трагедии начала XIX в. обна­руживаются новые явления, которые наиболее очевидны в драматургии В.А. Озерова. Он не был членом «Беседы», напротив, его рассматривали даже как жертву козней Шаховского. В драматур­гии Озерова обнаруживается тяготение классицизма к предромантизму. П.А.Ширинский-Шихматов; все они были активными сторонниками классицизма и создали литературное общество «Беседа люби­телей русского слова» (1811 —1816), в которое входили также И.

А. Крылов и Н.И. Гнедич. По имени «теорети­ка» «Беседы» А.И. Шишкова его сторонники стали называться шишковистами. Его «Рассуждение о люб­ви к отечеству» — пример национа­листической интерпретации патриотизма. Защищая русское самодержа­вие и церковь, Шишков выступал против «чужеземной культуры». Та­кая позиция привела его и его после­дователей к неприятию языковой реформы Карамзина и европейских симпатий этого писателя и его груп­пы. Разгорелся спор шишковистов с карамзинистами. Хотя социальные позиции их отнюдь не были противоположными (и те и другие были монархистами), «европеизированному» языку карам­зинистов Шишков противопоставил национальную языковую ар­хаику. В «Рассуждении о старом и новом слоге российского язы­ка», по существу, он воскрешал устаревшее для XIX в. учение Ло­моносова о «трех штилях», особенно превознося «высокий штиль». В «Беседе» читались оды, «пиимы», трагедии, одобрялись произ­ведения столпов русского классицизма.

Классицизм дольше всего сохранялся в драматургии, надолго его пристанищем сделался жанр трагедии. Творения в этом жанре классицистов XVIII в., особенно А.П. Сумарокова, не сходили со сцены. Однако в классицистической трагедии начала XIX в. обна­руживаются новые явления, которые наиболее очевидны в драма­тургии В.А. Озерова. Он не был членом «Беседы», напротив, его рассматривали даже как жертву козней Шаховского. В драматур­гии Озерова обнаруживается тяготение классицизма к предромантизму.

Эволюция серьезных жанров классицизма к предромантизму, перерастающему в романтизм, отразилась не только в драматур­гии Озерова, но и в раннем творчестве декабристов — Ф.Н. Глин­ки и П.А. Катенина, В.Ф. Раевского и К.Ф. Рылеева; этот процесс заметен в таких произведениях Пушкина-лицеиста, как «Воспо­минания в Царском Селе», «Наполеон на Эльбе», «К Лицинию», в оде Тютчева «Урания», посвящении «На новый 1816 год» и у многих других поэтов. Гражданственный пафос поэзии Ломоно­сова и Державина не утрачивал своей притягательной силы и в первой четверти нового столетия. Их традиции сохранялись, по­лучая новое эстетическое бытие, включаясь уже в иную эстети­ческую систему — гражданский романтизм.

Просветительский реализм

Русский реализм начала XIX века развивался на основе традиций фольклора и литературы предшествующего времени. Его корни уходят в сатирические повести XVII в., выработавшие систему худо­жественных средств изображения обыденного, антигероического бытия, житейских ситуаций и перипетий существования зауряд­ного человека, его ошибок и заблуждений, его вины и безвинных страданий или же его пороков, плутовства и торжества амораль­ности. Особенно значимы для литературы XIX в. традиции рус­ского просветительского реализма XVIII в., весьма успешно зая­вившего о себе в творчестве Н.И. Новикова, Д.И. Фонвизина, И.А. Крылова, а также у писателей второго ряда — М.Д. Чулкова и В.А. Левшина. Вершинным явлением в развитии русского реализ­ма XVIII в. оказывается «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева. Реализм XVIII в. был осложнен не только связями с классицизмом и сентиментализмом, но и полемикой с ними.

В таком виде традиции реализма пришли в русскую литерату­ру начала нового столетия. В основном это был реализм просвети­тельский: принципы социальной обусловленности поведения че­ловека еще не подкреплялись принципами историзма, а углублен­ный психологизм не был осознан как важнейшая цель творчества. Писатели уповали на истинное просвещение как средство оздо­ровления нравов.

Наиболее талантливый писатель — выразитель принципов про­светительского реализма в это время — Василий Трифонович Нарежный (1780—1825), создатель первого реалистического (просветительского) романа в русской литературе, каким явился «Рос­сийский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова».

Новые черты в прозе обозначаются в связи с Отечественной войной 1812 г. Писатели, осмысливая грандиозное историческое событие, начинали отступать от устаревших литературных канонов, вводили в повествование конкретные приметы военного вре­мени, подлинные исторические факты, индивидуальные судьбы людей, учились соотносить судьбу человека с его временем. Но­вые особенности художественного мышления первоначально про­явились не в крупных жанрах романа или повести, а в газетных и журнальных жанрах — заметки, очерка, записок мемуарного ха­рактера, обычно оформляемых в виде писем.

Начинали формиро­ваться принципы конкретного историзма, которые иногда объеди­нялись с писательским интересом к текущей повседневности. В первой четверти XIX в. реализм достиг наибольших успехов в ба­сенном творчестве И.А. Крылова, в знаменитой комедии А.С. Гри­боедова, наследовавших опыт просветительского реализма, и в тра­гедии «Борис Годунов» А.С. Пушкина. Начинается формирова­ние русского классического реализма.

Судьба сентиментализма

Сентиментализм, литературное направление последней трети XVIII в., увлекшее за собой многих сторонников, завершал свое существование, подвер­гаясь критике с разных сторон: классицистов, предромантиков и реалистов, в результате чего в системе сентимента­лизма происходили видоизменения. Тем не менее, это литератур­ное направление, получившее прибежище в творчестве Карамзи­на и писателей его школы, было весьма влиятельным в начале XIX в. и, можно сказать, находилось на переднем плане искусства. Начало XIX в. в русской литературе называли, в том числе и Бе­линский, «карамзинским периодом».

В творчестве Карамзина кон­ца XVIII—начала XIX в. весьма заметны предромантические уст­ремления, хотя предромантизм и не оформился до конца в его произведениях.

Главный герой Карамзина и карамзинистов — личность, внесословная по своим моральным качествам. Сословной иерархии героев классицизма у карамзинистов были противопоставлены внесословные достоинства «естественного», «простого» человека. Фи­лософия сентиментализма как бы продиктовала культ чувстви­тельности.

Карамзин воспроизводил в прозе и в стихах еще не индивиду­альный характер, а психологическое состояние. В основном он и его последователи различали две разновидности личности: чувст­вительного и холодного человека.

Поэты карамзинской школы придали новое направление поэ­зии. Философские элегии и послания уступили место «легкой по­эзии» — песням, нередко стилизованным под фольклор, шутливым, дружеским посланиям и эпиграммам, «безделкам» — стихо­творным миниатюрам-экспромтам, стихам «на случай», «к порт­рету», различным «надписям». По сравнению с торжественной одой и «пиимой» «безделки» «легкой поэзии» запечатлели сближение по­эзии с обычной, повседневной жизнью, отказ от штампов высоких жанров, обновление литературного языка, которое состояло в его при­ближении к разговорному языку просвещенного дворянства, во внеш­нем стремлении к народности (но в сочетании с принципами «при­ятной», «сладкой» и «нежной» красоты).

Явные успехи имела и проза писателей этой школы. Излюб­ленные их жанры — романическая повесть, рассказывающая о сен­тиментальной, печальной любви двух молодых людей, и жанр путешествия. Прежде всего, сам Карамзин, но также и его последова­тели давали образцы изящно-простого, не отяжеленного языко­вой архаикой, натуралистическими, грубыми зарисовками повест­вования о тонких и нежных любовных переживаниях благород­ных людей; главный конфликт повестей, как правило, — столкно­вение чувствительного и холодного. Проза вырабатывала способы психологического анализа, приемы лирического описания, портретирования, создания литературного пейзажа.

Однако в сен­тиментальной прозе много штампов, одни и те же сюжетные ситу­ации и образы повторялись много раз.

Карамзинская школа громко заявила о своем существовании и литературной активности, создав объединение «Арзамас» (1815— 1818). Поводом для организации общества послужила комедия Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды», в которой со­держались пародийные нападки на Жуковского и карамзинистов. Противники «Беседы» объединились, взяв название общества из памфлета Д.Н. Блудова, направленного против шишковистов, «Ви­дение в какой-то ограде, изданное обществом ученых людей», в котором был создан сатирический образ Шаховского, обижающе­го Жуковского, а местом действия был представлен Арзамас. В это общество входили В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, В.Л. Пуш­кин, А.С. Пушкин, Д.Н. Блудов, П.А. Вяземский, С.С. Уваров и др., позже в «Арзамас» вошли будущие декабристы М.Ф. Орлов, Н.И. Тургенев, Н.М. Муравьев. Первоначальной целью общества была борьба с «Беседой», с обветшалым классицизмом.

Пародии, эпиграммы, сатиры, насмешливые послания, различного типа са­тирические экспромты, часто просто каламбуры, острое слово были способами обличения. «Беседа» воспринималась как символ косности, рутины, нелепого педантизма, и таким путем сфера обличе­ния расширялась в социальном отношении. Молодые люди, бо­рясь с косной «Беседой», наследовавшей традиции вельможного века минувшего, выступали как бы носителями идеи новизны и прогресса, нового представления о личности, освобожденной от догматизма и предрассудков.

Предромантизм

Предромантизм – общеевропейское явление в литературе конца XVIII – начала XIX века. В России он не оформился в самостоятельное литературное направление, и сам термин появился в трудах исследователей более позднего времени. Предромантизм возникал как в недрах классицизма, так и сентиментализма. Идеи Руссо, Гердера, русских просветителей о «естественном человеке», добром, нравственном, гармоничном по природе, о народе — хранителе исконной морали и эстетической национальной специфики, аполо­гия поэтической «первобытности» и критика ложной цивилиза­ции, неприятие обыденных добродетелей даже в сентиментальной оболочке составляют социально-философскую основу предромантизма. И в русском предромантизме, как и в английском, что было отмечено В.М. Жирмунским, осуществлялось переосмысление категории прекрасного, вместившей в себя новые эстетические оценки: «живописное», «готическое», «романтическое», «ориги­нальное».

В начале XIX в. наиболее очевидно он проявился в творчестве писателей, объединившихся в «Вольное общество любителей сло­весности, наук и художеств» (1801—1825), расцвет деятельности ко­торого относится к 1801—1807 гг. Талантливые и активные его участ­ники — И.П. Пнин, А.Х. Востоков, В.В. Попугаев; в общество вхо­дили также А.Ф. Мерзляков, К.Н. Батюшков, к ним был близок Н.И. Гнедич.

Предромантическая стадия в развитии русской поэзии сыграла большую роль в литературной деятельности А.С. Пушкина, поэтов его окружения, поэтов-декабристов. Она препятствовала расцвету на русской почве байронизма и «мировой скорби», помогала утвержде­нию принципов народности. Русский предромантизм, влиятельный благодаря Батюшкову и Гнедичу, юному Пушкину и его друзьям, содействовал формированию в начале XIX в. самобытных путей раз­вития романтизма, побуждал к поискам в области фольклорной эс­тетики, к гражданскому одушевлению, солидарности друзей-поэтов.

Романтизм

Романтизм – общеевропейское литературное направление, и его возникновение обычно связывают с событиями французской истории последней тре­ти XVIII в. Академик А.Н. Пыпин, уясняя общественный смысл явления, отмечал: «Трудно было русскому обществу остаться в стороне от той борьбы, которая шла в европейской жизни и стре­милась выработать новые принципы общественные, политические и нравственные». Социально-исторические катаклизмы конца XVIII в., связанная с ними Отечественная война 1812 г. обнажили противоречия жизни, которые не поддавались разумному объяс­нению. Его расцвет в России — 10—20-е годы, но ив 30-х годах он имел свои выдающиеся достижения. Именно в романтизме — ост­рое осознание противоречивости жизни; эта идея приобретала все более универсальный характер. Ориентация на Западную Евро­пу теряла свой смысл, особенно все более ненавистной станови­лась для образованных и мыслящих дворян и разночинцев галло­мания. Сознание русских романтиков все настойчивее обращает­ся к национально-народным истокам в поисках новых социальных, этических и эстетических опор. Требование от литературы народ­ности и национальной самобытности становится общим местом в романтизме.

Философские основы романтизма были также общеевропейски­ми. Хотя нет тождества между романтизмом и философским иде­ализмом, тяготение к различным течениям последнего и его шко­лам очевидно, и в особенности к религии. Романтики осознавали высокий смысл духовной жизни человека, пренебрегали матери­альным бытием как низким и пошлым, достойным лишь обыва­тельской толпы. Религиозная вера, христианство, было животвор­ным источником их произведений. Язы­ческие образы, картины дохристианской старины в романтизме были отнюдь не порождением отказа от христианства, а данью новой эстетической моде, поэтическому влечению к «неразгадан­ному былому», что обновляло сюжеты, метафорический язык, в целом лиризм произведения.

Вместе с тем в русском романтизме крепнут традиции русско­го философствования в сочинениях братьев Тургеневых, Жуковс­кого и Батюшкова, Галича и Павлова, в работах И. В. Киреевского, А.С. Хомякова, в художественном творчестве романтиков. Можно выделить такие отличительные черты русского романтического философствования: преобладание этической, а затем и историо­софской проблематики, сочетание философствования и практи­ческого действия (филантропического, социально-гражданствен­ного или художественно-творческого, учительного). Был принят художественный, и больше всего лирический, способ философст­вования — в поэзии Жуковского, Тютчева, Баратынского, Лер­монтова и др.

Романтизм по своему ведущему методологическому принципу противостоял реализму, который в содержании и формах твор­чества ориентировался на объективную действительность во всем многообразии ее проявлений. В романтизме же осуществлялось поэтическое познание действительности через самого себя твор­ца художественной ценности.

В романтической литературе, серьезной и обычно неулыбчи­вой, признан один вид комического — романтическая ирония, в основе которой лежит горькая усмешка мечтателя, что строит воз­душные замки, над прозой жизни. Неприятие реальной действительности и разочарование в ней было выражено отнюдь не в пресловутых типических образах в типических обстоятельствах. Художественные обобщения совер­шались на путях символизации явлений.

Вместе с тем романтикам присуще страстное стремление к идеа­лу, ведь цель искусства согласно их теориям заключается в пости­жении абсолютных начал бытия и в прикосновении к ним.

Символы идеального мира в романтизме: море, ветер — свобода; звезда — идеальный мир; солнце, луч зари — счастье; весна, утро — нравственное пробуждение; огонь, розы — любовь, любовная страсть. Романтическая система принимала и старинные фольк­лорные или литературные традиции символики цвета и символи­ки цветов и растений: белый цвет — невинность, нравственная чистота (березка, лилия), красный, розовый — цвет любви (розы), черный — печали. Хотя символика цветов становилась у них бо­лее сложной, многозначной и причудливой. Идеальное получило эстетическую оценку как возвышенно-прекрасное, поднятое над жизненной повседневностью. Вместе с тем оно сочеталось с осо­бой эстетической оценкой, выдвигаемой именно этим литератур­ным направлением. В один ряд с эстетическими категориями пре­красного, возвышенного, трагического поставлена и категория ро­мантического. Романтику находили в исключительных, экзотичес­ких характерах и ситуациях, в сказочно-фантастических эпизодах.

Сформировался и новый эстетический идеал. Романтический эстети­ческий идеал обычно разрушал внешнюю правильность художест­венного рисунка, строгую продуманность всех сюжетных, живо­писных линий, логичность, завершенность композиции. Они от­стаивали свободу от «правил» искусства, вводили в литературу новые жанры, модифицировали прежние.

Романтизм знает различные стилевые течения: «готический» стиль, «античный», «древнерусский», «фольклорный», «пантеис­тически-лирический», «медитативно-философский» и др. В твор­честве Жуковского, Рылеева и А.Одоевского, Пушкина, Лермон­това, Баратынского, Тютчева можно найти образцы этих стиле­вых течений.

Романтизм — выдающееся и своеобразное литературное направ­ление, под обаянием которого оказались чуть ли не все поэты пер­вой половины прошлого века, во всяком случае пережили увлече­ние им и сохранили глубинные связи с этим возвышенным ис­кусством. Русская классическая литература в целом и проза и поэ­зия прошлого столетия проникнуты романтическим одухотворе­нием.

Литература:

1. История русской литературы XIX века (первая половина)/Под ред. С.М. Петрова. М., 1973
2. Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. М., 1997.
3. Манн Ю.В. История русской литературы XIX века. Эпоха романтизма. М., 2001.
4. История русской литературы XIX века. 1800-1830-е годы. В 2-х частях. Ч. 1 /Под ред. В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой. М., 2001.
   Якушин М.И. Русская литература XIX века (первая половина). М., 2001.
   Роговер Е.С. Русская литература первой половины XIX века. СПб., М., 2004.

Классицизм и его судьба в русской литературе — Студопедия

Поделись с друзьями: 

Задание

Сформулируйте основные черты классицизма как художественного метода, исходя из рекомендаций А. П. Сумарокова («Эпистола о стихотворстве»). Обобщите материал, приведите примеры из русской и зарубежной литературы. Сопоставьте басню В.К. Тредиаковского «Ворон и Лисица» с басней И.А. Крылова «Ворона и Лисица». Найдите общее и различное. Рассмотрите, как в произведении Тредиаковского реализуются принципы классицизма и как или трансформируются (или разрушаются) в тексте Крылова.

План

1. Общее понятие творческого метода. Его соотношение с понятиями «литературное течение (направление)», «школа», «стиль писателя».

2. Общественно-исторические условия возникновения и формирования классицизма в России.

3. Жанры русского классицизма, их специфика. Принципы изображения характеров. Теория «трех стилей».

4. Нормативность теории и литературная критика: отступление от канонов классицизма в творчестве русских писателей.

5. Черты классицизма в методе просветительского реализма. Дискуссионность понятия «просветительский реализм».

А.П.Сумароков. Эпистола о стихотворстве

Стихи слагать не так легко, как многим мнится.

Незнающий одной и рифмой утомится.

Не должно, чтоб она в плен нашу мысль брала,

Но чтобы нашею невольницей была…

Знай в стихотворстве ты различие родов

И, что начнешь, ищи к тому приличных слов,

Не раздражая муз худым своим успехом:

Слезами Талию, а Мельпомену смехом…

Рассмотрим свойство мы и силу эпиграмм:

Они тогда живут, красой своей богаты,

Когда сочинены остры и узловаты;

Быть должны коротки, и сила их вся в том,

Чтоб нечто вымолвить с издевкою о ком.

Склад басен должен быть шутлив, но благороден,

И низкий в оном дух к простым словам пригоден,

Как то де Лафонтен разумно показал

И басенным стихом преславен в свете стал,

Наполнил с головы до ног все притчи шуткой

И, сказки пев, играл все тою же погудкой…

Сонет, рондо, баллад – игранье стихотворно,

Но должно в них играть разумно и проворно.

В сонете требуют, чтоб очень чист был склад…

Коль строки с рифмами – стихами то зовут.

Стихи по правилам премудрых муз плывут.

Слог песен должен быть приятен, прост и ясен.

Витийств не надобно, — он сам собой прекрасен…

Старайся мне в игре часы часами мерить,

Чтоб я, забывшийся, возмог тебе поверить,

Что будто не игра то действие твое,

Но самое тогда случившись бытие…

Свойство комедии – издевкой править нрав;

Смешить и пользовать – прямой ее устав.

Представь бездушного подьячего в приказе,

Судью, что не поймет, что писана в указе.

Представь мне щеголя, кто тем вздымает нос,

Что целый мыслит век о красоте волос,

Который родился, как мнит он, для амуру,

Чтоб где-нибудь к себе склонить такую ж дуру.

Представь латынщика на диспуте его,

Который не соврет без «ерго» ничего.

Представь мне гордого, раздута, как лягушку,

Скупого, что готов в удавку за полушку.

Представь картежника, который, снявши крест,

Кричит из-за руки, с фигурой сидя: «Рест!»

Ступай за Боалом и исправляй людей.

Смеешься ль, страсти зря, представь мне их примером

И, представляя их, ступай за Молиером.

Когда имеешь ты дух гордый, ум летущ

И вдруг из мысли в мысль стремительно бегущ,

Оставь идиллию, элегию, сатиру

И драмы для других: возьми гремящу лиру

И с пышным Пиндаром взлетай до небеси

Иль с Ломоносовым глас громкий вознеси…

Все хвально: драма ли, эклога или ода –

Слагай, к чему тебя влечет твоя природа;

Лишь просвещение, писатель, дай уму;

Прекрасный наш язык способен ко всему (1747).

В.К.Тредиаковский. Ворон и Лисица

Негде Ворону унесть сыра часть случилось:

На дерево с тем взлетел, кое полюбилось.

Оного Лисице захотелось вот поесть;

Для того домочься б, вздумала такую лесть:

Воронову красоту, перья цвет почистивши,

И его вещбу еще также похваливши,

Прямо, говорила: «Птицею почту тебя

Зевсовою впредки, буде глас твой для себя,

И услышу песнь доброт всех твоих достойну».

Ворон похвалой надмен, мня себе пристойну,

Начал, сколько можно громче, каркать и кричать,

Чтоб похвал последню получить себя печать.

Но тем самым из его носа растворенна

Выпал на землю тот сыр. Лиска, ободренна

Оною корыстью, говорит тому на смех:

«Всем ты добр, мой Ворон; только ты без сердца мех».

И.А.Крылов. Ворон и Лисица.

Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,

И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;

На ель Ворона взгромоздясь,

Позавтракать совсем уж было собралась,

Да призадумалась, а сыр во рту держала.

На ту беду Лиса близехонько бежала;

Вдруг сырный дух Лису остановил:

Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.

Плутовка к дереву на цыпочках подходит,

Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит

И говорит так сладко, чуть дыша:

«Голубушка, как хороша!

Ну что за шейка, что за глазки!

Рассказывать, так, право, сказки!

Какие перышки! Какой носок!

И верно ангельский быть должен голосок!

Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,

При красоте такой и петь ты мастерица, —

Ведь ты б у нас была царь-птица!»

Вещуньина с похвал вскружилась голова,

От радости в зобу дыханье сперло, —

И на приветливы Лисицыны слова

Ворона каркнула во все воронье горло:

Сыр выпал – с ним была плутовка такова.

Литература

1. Буало Н. Поэтика искусства (по хрестоматии).

2. Волков И.Ф. Творческие методы и художественные системы. – М., 1989.

3. Выготский Л.С. Психология искусства. – М., 1968. С.117-153.

4. Гуляев Н.А. Литературные направления и методы в русской и зарубежной литературе XVII-XIX веков. Книга для учителя. – М., 1983. С.29-42.

5. Литературные манифесты западноевропейских классиков. –М., 1980.

6. Поспелов Н.Г. Проблемы литературного стиля. – М., 1970.

7. Смирнов А.А. Литературная теория русского классицизма. – М., 1981.

Словари и справочные издания

1. Краткая литературная энциклопедия и Литературный энциклопедический словарь (соответствующие статьи).

2. ФЭБ: Фундаментальная электронная библиотека. Словари, энциклопедии: feb-web.ru

---

Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  

---



Братья Перро и судьба классицизма

Во время полемического брожения во Франции в 1660-х годах министр Людовика XIV Кольбер и братья Перро, Шарль и Клод, заложили интеллектуальные основы политического и культурного господства Франции. Перро сыграли центральную роль в принятии классицизма в качестве официальной архитектуры французского государства де-факто , и, в свою очередь, трансплантация классицизма из Италии во Францию ​​оказала решающее влияние на эволюцию западной архитектуры как недавно раскрепощенной Франции — с население более 20 миллионов человек (больше, чем во всей остальной Европе вместе взятых) и администрация с редкими амбициями и соответствующей компетенцией — обогнали Италию, чтобы наконец занять свое надлежащее место в качестве первой державы Европы.

Архитектура долгое время считалась наиболее ощутимым проявлением власти и вкуса князей, поэтому неудивительно, что она стала тесно связана с политикой при дворе, где все считалось имеющим политическую пользу и пропагандистское измерение. Однако профессия, которой долгое время пренебрегали из-за десятилетий гражданских беспорядков и нехватки заказов во время долгого регентства Людовика XIV, пришла в упадок, который требовал срочного исправления.

Этот кризис был быстро преодолен; на самом деле он продлился менее десяти лет, и к середине 1670-х годов негативное влияние нескольких первоначальных архитектурных ошибок (в первую очередь самого Версаля) было эффективно стерто необычайной эффективностью и охватом пропагандистской машины, установленной Кольбером и культурной элитой. работающий под его руководством, с Шарлем Перро ( выше ), также автором детских стишков Mother Goose , выступающим в качестве его главного помощника по архитектуре. Архитектура так тесно переплелась с выдумкой славы Короля-Солнца, а он, в свою очередь, со славой Франции, что даже сегодня ореол великолепия служит для защиты этого замкнутого круга вечных истин своим ослепляющим влиянием.

Одним из основных элементов этой герметичной конструкции является миф доктора и архитектора Клода Перро о французской классической традиции, восходящей к концу пятнадцатого века, подробно изложенный во введении к его переводу Витрувия. Работа Перро была на самом базовом уровне попыткой присвоить Витрувия — олицетворение римских корней классической традиции — для Франции, а также средством создания классической предыстории, чтобы узаконить принятие итальянского классицизма в качестве официального французского языка. государственная архитектура.

Исследование истории архитектуры Франции в поисках местных классиков и построение архитектурного Пантеона из них стало задачей Académie , поскольку ее члены пытались построить лестницу, пусть и хрупкую, между французской народной архитектурой и спонсируемым государством классицизмом того времени. Людовика XIV. Что характерно, Перро ( ниже ) скулил в предисловии к Витрувию, что поколения итальянских архитекторов заговорщицки копили свои знания о классицизме, и в доказательство приводил недостаток итальянских архитектурных трактатов (откровенно говоря, надо смеяться над его бессовестностью).

Все это было просто отчаянной попыткой заполнить непреодолимую историческую пустоту, поскольку во французской архитектуре произошел резкий разрыв между гибридом классики и народного языка, практиковавшимся в середине семнадцатого века, и поддерживаемым государством классицизмом, возникшим в результате путешествия Бернини в Париж в 1665 году. Местная французская архитектура, которую Кольбер считал само собой разумеющимся символом королевской власти и авторитета, за исключением военных подвигов, не могла быть признана недостойной роли, которую королевская администрация определила для нее, и, таким образом, история нужно было манипулировать, чтобы привести прошлое в соответствие с потребностями настоящего.

Классицизм, это благородное предприятие, возродившееся вместе с итальянским Возрождением, был принят Францией целиком после ухода Бернини. (Великий римский скульптор и архитектор заметил, глядя на Париж с высоты Медона, что город похож на чесальный гребень: лес дымоходов, на котором нет ни одного достойного внимания памятника, древнего или современного, за исключением его больших готических церквей.) Культурная бюрократия под руководством Кольбера, которую также можно назвать кликой братьев Перро, предприняла двоякую попытку, во-первых, стереть влияние Бернини, в первую очередь злобной клеветой, направленной Карлом, и, во-вторых, стереть любые следы, которые Франция когда-либо знала. время до классицизма вообще из-за того, что Клод сфабриковал сделанную на заказ классическую предысторию, основанную на ложной легитимности, основанной на явно нелепых претензиях на наследство Францией наследия Императорского Рима. Поэтому неудивительно, что в начале своего правления Людовика XIV чаще представляли Цезарем Августом, великим римским императором, чем Аполлоном, богом света и искусств.

Классический канон Перро был просто чистой пропагандой (даже испанский Габсбургский Эскориал каким-то образом попал в этот список) и служил для сокрытия итальянского происхождения французского классицизма и, таким образом, имел важное политическое измерение в начале эры агрессивного французского авантюризма в Европе. . С присвоением ренессансного классицизма культурной бюрократией абсолютизм вытеснил гуманизм в качестве идеологии, лежащей в основе архитектурного самовыражения, и архитектура стала неразрывно связана с государственной политикой и манипулированием историей для продвижения идей Людовика XIV. 0003 gloire — то есть миф о мощи и всеведении юного, неиспытанного царя, его воспроизводящей силе и полубожественном статусе.

Витрувианский проект Клода Перро сыграл важную роль в определении теоретических границ и проблем, господствующих во французском классицизме, но он также сыграл решающую роль в содействии его принятию архитекторами, разработав систему практического применения классических принципов, которую он опубликовал как . Таинство Пяти Столпных Орденов по Методам Древних в 1683 году. Работа была чрезвычайно важным манифестом, сформулированным как практическое руководство по архитектурной композиции, и ее широкое распространение и многочисленные переводы оказали глубокое влияние на курс классической архитектуры.

Трактат отражает отказ Перро от гуманистических принципов и его пропаганду декартовского рационализма с его взглядом на механистическую вселенную. Перро отбросил квази-мистические теоретические атрибуты, окружавшие пять столбчатых порядков, но тем самым разрушил сплав между смыслом и пропорцией, которым был пропитан классицизм эпохи Возрождения.

Его основной тезис был крайне неполным, поскольку Перро сосредоточился исключительно на кодификации единого набора «совершенных» пропорций для каждого из пяти столбчатых порядков (тосканского, дорического, ионического, коринфского и составного), игнорируя при этом более широкий, решающий вопрос о пропорции заказываемого здания. В частности, Перро попытался вывести единую формулу внутренних отношений между составными элементами каждого из орденов, которую он вывел, измерив ряд древних прецедентов и установив на их основе математическое среднее. Проще говоря, Перро изобрел шаблонный классицизм, универсальный для всех.

В классицизме пропорции здания имели первостепенное значение и определялись применением геометрических правил, заимствованных из греческой гармоники и математики, а именно пифагорейской геометрической прогрессии простых чисел и их связи с музыкальными аккордами, разъясненной в платоновском « Тимее » и заключенной в ней. Harmonia mundi , Музыка сфер ( ниже ). Пропорции архитектора с классическим образованием, выбранные для руководства своим проектом, были сравнимы с тональной тональностью, выбранной композитором музыкального произведения, и они, в свою очередь, определяли выбор и обращение с порядком столбцов, который регулировал и навязывал иерархию композиции.

Сами ордена, далекие от того, чтобы быть статическими объектами, пропорции которых могли быть научно выведены и количественно определены, были своего рода платоническим идеалом, универсальным в теории, но бесконечно адаптируемым в своих частностях. Таким образом, они представляли собой закрытую, но эластичную систему, которая оставалась внутренне согласованной, даже несмотря на то, что составляющие их размеры (например, длина колонны по отношению к ее диаметру) логически менялись в соответствии с замыслом архитектора и пропорциональным «ключом», который он использовал. .

Не подозревая или не проявляя интереса к тому, что более высокий уровень принципов упорядочения неразрывно связан с отвергнутой им гуманистической философией, Перро так и не обратился должным образом к вопросу о пропорциях зданий. Хотя Французская академия размышляла над этим вопросом, а некоторые члены также сравнивали пропорции с музыкальным произведением, эти рассуждения представляли собой не более чем расплывчатые банальности — слабое эхо интеллектуальной последовательности и прямой применимости гуманистических принципов.

Перевод классицизма на французский язык и его последующее распространение имели далеко идущие исторические последствия. Широкое распространение трактата Перро об орденах, ставшего массовым бестселлером в Европе более чем на столетие, способствовало тому, что эти принципы оказались забытыми и лишившие классицизм большей части его творческого потенциала, оскудение, усугубленное педантичной регламентацией Академия. (Было бы очень интересно узнать, что эти ученые, должно быть, думали об удлиненных, но массивных, ионических/дорических колоннах без каннелюр и завитков Микеланджело — парами, не меньше — в Лаврентьевской библиотеке во Флоренции, например.)

Концепция Клода Перро полностью расходилась с его предметом, ибо классицизм был искусством, основная цель которого заключалась в воплощении платоновских идеалов в камне и выражении поэзии сфер с захваченным пространством. По сути, Перро сводил сложное и детализированное искусство к упрощенному применению формулы — процесс деракации, который привел ко все более шаблонному дизайну и, несомненно, ускорил закат классицизма.

Таким образом, лишенный, по-видимому, совершенно по незнанию своих живых гуманистических корней, французский классицизм быстро скатился к формулам Жюля-Ардуэна-Мансара, первого и наиболее успешного последователя заветов Перро. Композиционная легкость, которую дали ему идеи Перро, нашла свои окончательные плоды в удивительном отсутствии научного интереса к Ардуэну-Мансару (первая монография его работ была опубликована всего пять лет назад), хотя он был одним из самых плодовитых архитекторов в истории. и почти единолично определил (и спроектировал) архитектуру эпохи Людовика XIV. И это потому, что конструкции Ардуэна-Мансара — это симулякр классицизма, проекция gloire упрощен и расширен для нужд монарха, который в зрелом возрасте был не столько лидером королевства, сколько подставным лицом огромной государственной бюрократии.

(внизу, Хардуэн-Мансар в действии: правое крыло — оригинальный Enveloppe Версаля, слева его массивный дворцово-дворовый северный пристрой; почти идентичный кулон был построен на юге)

В свою очередь, стилистическая гегемония Ардуэна-Мансара и его ограниченный репертуар вытеснили эксперименты первых поколений французских классиков и навязывали себя Франции и Европе более чем на столетие. Прибавьте к этому принципиальное различие между французским и итальянским представлениями о строительстве — итальянец лепит кубическую массу, а француз выстраивает прямолинейные блоки нарастающим образом, — и конечный результат — османовский Париж с его бесконечными бульварами, выложенными одинаково красивыми и почти неразличимые многоквартирные дома из известняка. (Каждый парижанин хотя бы раз выходил из метро рассеянным и стоял, безнадежно дезориентированный, задаваясь вопросом, правильно ли он вышел на остановке.)

Перед лицом все более ошеломляющей стандартизации архитекторы отказались от поиска значимой формы и были соблазнены сверкающей привлекательностью новизны, породившей последовательные волны исторической стилизации как в конце восемнадцатого, так и в девятнадцатом веках ( ниже, Королевский павильон в Брайтоне). ). К концу обоих периодов приверженцы классицизма искали корректирующую, оживляющую классическую лексику новыми формами и возвращение к ясности и очищенной объемности.

В конечном итоге наследие Перро неоднозначно. Обращаясь к Италии в семнадцатом веке, классицизм также пережил упадок по мере угасания гуманистической культуры, и принципы Перро, оседлав растущую волну французского политического, военного и культурного влияния, кажется, просто ускорили неизбежное. Перро, несомненно, банализировал классицизм, но при этом предложил ключ к его широкому распространению и, таким образом, сыграл решающую роль в содействии необычайному расцвету неоклассицизма в Европе восемнадцатого века.

Будущее классицизма — традиционное строительство

Стоит ли на него рассчитывать?

Мой интерес к архитектуре восходит к раннему детству. Меня всегда больше интересовали здания, чем что-либо еще. На самом деле, один учитель игры на фортепиано спросил, почему я вообще возился с уроками после того, как нашел сборник эссе Ады Луизы Хакстейбл на скамье для фортепиано, спрятанной под сонатами Гайдна. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это будет мой последний урок в жизни. Мой учитель так ловко отнесся к моему увольнению, что я даже не помышлял об удовольствиях, которые никогда больше меня не ждут, от разучивания гамм, арпеджио и последнего шопеновского этюда.

Я вырос в традиционной семье иммигрантов. Бабушка и дедушка эмигрировали в Соединенные Штаты из Палестины в начале 20-го века. Эта среда побуждала детей заниматься «семейным бизнесом», чем бы он ни был. Архитектурная школа была мне не по карману. В моей семье не было архитекторов, только врачи и юристы. Так что, будучи брезгливым, юридическая школа оказалась в будущем. После нескольких лет юридической практики мне представилась возможность стать риэлтором. Поскольку у меня уже было четыре высших образования (см. выше, «традиционная семья иммигрантов») и в тот момент моей жизни не было особого интереса посещать архитектурную школу, я думал, что продажа недвижимости настолько близка к «архитектуре», насколько я собирался. получить.

На протяжении многих лет у меня была прекрасная возможность совершить поездку по Соединенным Штатам и познакомиться с архитектурой 46 штатов (осталось всего четыре!). Мои путешествия включали частные дома, музеи, памятники, столицы штатов, университетские городки, мосты, колокольни, тумбы и балюстрады. Одна вещь, которая всегда поражала меня, — это состав пула посетителей в этих различных примерах застроенной среды. Видеть? Вы уже догадались. Мне даже не нужно было вам говорить, что это было не преимущественно белое, а почти исключительно белое.

Как человек, чья семья выросла в тени Османской империи и угасающем свете Британской империи, я знаю, что нас, арабов, считали «коричневыми». Я никогда особо не задумывался над этой идеей до недавнего времени, когда решил исследовать эти этнические границы и обнаружил, что мы являемся частью маргинализированного сообщества. Когда я рос в США, всегда возникала проблема, когда кто-то спрашивал: «А откуда твоя семья?» «Палестина» была либо местом, которое было неизвестно, либо слишком хорошо известно.

Любопытно, что этот статус чужака никогда не мешал мне посещать что-либо в этой стране, где я не чувствовал, что строительная традиция, которую я испытал, была частью моего права по рождению как американца. Это было частью моей истории, несмотря на то, что моя семья провела здесь мало времени. Чтобы продолжить изучение, оценку и понимание этих традиций, нам нужно сделать больше, чем мы делаем сейчас, чтобы включить в этот разговор все наше население, особенно с учетом того факта, что демография США сегодня не такая, как сейчас. они были, когда я вырос. К сожалению, ответ на вопрос, как мы должны достичь этой цели, не совсем ясен. Тем не менее, организации и фонды, управляющие историческими объектами, должны сделать приоритетной согласованную работу с недостаточно представленными сообществами. Без будущей поддержки со стороны всех нас будущее многих из этих важных мест может оказаться неопределенным.

Некоторые афроамериканские друзья заметили, что посещение таких зданий, как дома на плантациях, какими бы выдающимися они ни были, не является частью их предков, за исключением порабощенных народов. Зачем же тогда пытаться понять и оценить то, что входило в некоторые из наших самых больших домов в стране, если это было продуктом общества, в которое они не входили, хотя и на периферии? Если кто-то наблюдает со стороны, то есть ли необходимость вступать в разговор? Я понимаю эту точку зрения, учитывая мой собственный опыт, но я не верю, что она устойчива. Похоже, мы непреднамеренно исключаем цветные сообщества. Нам, американцам, крайне важно принять участие в попытках понять, что сделает города, в которых мы будем жить, актуальными и отражением нас самих как общества. Никто не должен целенаправленно исключать себя из этого диалога. Возможно, сознательные усилия со стороны организаций, направленные на то, чтобы включить все сообщества, являются ответом.

Без сомнения, мы добились большого прогресса за последние два десятилетия. Вклад порабощенных сообществ и цветных людей признан больше, чем когда-либо. Тем не менее, беспокоит не кураторский аспект этого подхода, а отсутствие связи, возникающее из-за нехватки посетителей, которые могут претендовать на прямое отношение к этим сообществам.