Деконструктивизм | Понятия и категории

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ — обозначение теоретического статуса новейших концепций в философии, социологии, истории, литературоведении и т.д., так или иначе основывающихся на принципе анализа текста, предложенном французским философом Ж. Деррида, — принципе «деконструкции», который понимается часто как особое, постмодернистское настроение, принципиально новый неантитетический способ философствования. Поэтому термин широко используется как синоним терминов «постструктурализм» и «постмодернизм».

Типология деконструктивизма достаточно условна. По географическому признаку различают американский, английский (например, Э. Истхоуп), немецкий (например, В. Вельш) и французский (постструктуралисты Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Лакан и Р. Барт позднего периода их творчества, Ю. Кристева и др.) деконструктивизм. По тематическому основанию преимущественно в рамках американского деконструктивизма выделяют литературоведческий (Йельская школа с П. де Мэном, М.

Блумом, Д. Хартманом и др.), социологический, иногда его называют «левым» (Т. Илтон, Д. Брэнкман и др.), герменевтический (выделяют прежде всего У. Спейнос), феминистский деконструктивизм. По отношению к марксизму разделяют немарксистский (например, Д.X. Миллер, Д. Брэнкман и др.) и неомарксистский, а точнее «реалистический» (Ф. Джеймсон, М. Риан и др.) Д. Ограниченность такого деления очевидна: во Франции его представителями оказываются «классики» постструктурализма — Ю. Кристева, Л. Иригарэй, Э. Сиксу и др.; в США — Ж. Роуз, А. Снитоу, С. Бордо, Ю. Батлер и др.

Д. исходит из дерридеанского понимания многослойности, неоднозначности текста и необходимости особого текстологического анализа — деконструкции, выявляющей такие опорные понятия и метафоры, которые указывают на несамотождественность текста, на перекличку его с другими текстами. Деконструкция, по мысли Ж. Деррида, должна сделать очевидной внутреннюю противоречивость сознания и привести к новому письму, воплощающему «различение».

Однако этот принцип, предложенный Ж. Лаканом в 1964 г., как считается, под влиянием М. Хайдеггера, и развитый в метод Ж. Деррида в 1967 г., по-разному конкретизировался в различных концепциях, что спровоцировало неверное понимание деконструкции как деструкции.

Последователи Ж. Лакана делали акцент на акте смыслополагания, затем пытались, опираясь на идеи других постструктуралистов, прежде всего М. Фуко и Р. Барта об области бессознательного, телесной экспрессии как единственной возможности противостоять репродуцирующим иерархию структурам языка, найти отличные от господствующей языковые практики. Так формировался, например, философский постмодернистский феминизм. У Ю. Кристевой семиотическая, доэдипова процедура формирования знания, не контролируемая сознанием, в отличие от символической, способна наиболее адекватным, плюралистическим способом выразить желание и сформировать субъективную идентичность; у Э. Сиксу этот утопический выразительный язык получает наименование «женского письма», в противоположность бинарному, артикулируемому «мужскому»; у Л.

Иригарэй на смену фаллическому символизму должен прийти вагинальный. Несмотря на разнообразие предлагаемой терминологии, феминистская критика демонстрирует тесную связь идеи деконструкции с идеей децентрации. Речь идет о новом понимании языка, в котором нет центральных понятий, категорий, смыслов. В более широком смысле слова это — преодоление «лого-фалло-онто-тео-фоноцентризма», переход к новой модели культуры, не воспроизводящей иерархической ситуации «колониальности». 

Д. критичен (синонимом его является понятие «деконструктивистская критика») и ориентирован на задачу снятия иерархических оппозиций, прежде всего в языке. Именно поэтому Д. оказывается одновременно практикой деконструкции — конкретным опытом анализа того или иного текста, выявлением маргинальных смыслов и рядов метафор. Появление Д. исторически связывают с первыми демонстрациями деконструктивистского текстологического анализа в работах Р. Барта и Ю. Кристевой«Семиотика: исследования в области семанализа» (1969).

Последователи М. Фуко, к числу которых можно отнести, например, представителей так называемых герменевтического и социологического Д., больше внимания уделяют проблеме взаимообусловленности дискурсов. Специфические «формы знания» различных научных дисциплин образуют единый свод прескрипций, воспринимаемый индивидом на бессознательном уровне. «Левый Д.», прежде всего неомарксистский, или «реалистический» Д., делает акцент на критике соответствующих институциональных практик того или иного исторического периода, предлагая все многообразие деятельности людей, понимаемой в структуралистской традиции как дискурсивные, т.е. речевые, практики рассматривать как некий «социальный текст». Согласно этой точке зрения общекультурный дискурс идеологически «редактируется» и служит господству определенной части общества над другой. Задача философа — демистифицировать идеологические мифы путем деконструкции различных типов дискурсивных практик как «риторических конструктов».

Литературная критика Йельской школы опирается на интерпретацию понятия де-конструкции, данную П. де Мэном, которая в свою очередь восходит к ницшеанскому перспективизму: прочтение текста и придает ему смысл, который также, в свою очередь, оказывается неоднозначным. Литература и критика, таким образом, совпадают по своим задачам. Нет и не может бьггь окончательной интерпретации и задача исследователя-кри- тика-читателя — выявить в тексте те «разрывы смысла», в которых мы можем найти эту неоднозначность интерпретации текста в целом. Критичность дерридеанского принципа иногда становится апофатической: проблематичным становится даже «непонимание».

Основные идеи Йельской школы, изложенные в так называемом «Йельском манифесте» (сборнике 1979 г. «Деконструкция и критика»), считаются основополагающими для современного американского литературоведения.

Исследователи отмечают и ряд «нацио-нальных» особенностей Д.: так, для французского Д. в целом характерна направленность деконструкции на «весь культурный интертекст», а для американского — характерен интерес к деконструкции конкретных художественных произведений.

Литература:

Deconstruction and criticism/By Bloom M.etal. N.Y., 1979;

Alitzer T. Deconstruction and Theology. N.Y., 1982;

Ryan M.-L. Marxism and Deconstruction: A Critical Articulation. Baltimore, 1982;

Feminism and psychoanalysis/Ed. By Feldstein R., Roof J. L., 1989;

Французская философия сегодня: анализ немарксистских концепций /Под ред. И.С. Вдовина. М., 1989;

Соколов Б.Г. Маргинальный дискурс Деррида. СПб., 1996;

Ильин И.П. Поструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.

Словарь философских терминов. Научная редакция профессора В.Г. Кузнецова. М., ИНФРА-М, 2007, с. 131-132.

3. Концепция деконструктивизма Ж. Дерриды. Философия: Учебник для вузов

3. Концепция деконструктивизма Ж. Дерриды

Жак Деррида (р. 1930) – сегодня один из самых известных и популярных философов и литературоведов не только во Франции, но и за ее пределами. Он представляет постструктуралистский вариант постмодернизма. Как никто другой, Деррида имеет за рубежом своих многочисленных последователей. Разработанная им концепция деконструктивизма получила широкое распространение в американских университетах – Йельском, Корнельском, Балтиморском и др., а в первом из них с 1975 г. существует школа, именуемая «йельской критикой».

Хотя Деррида широко известен и его концепция имеет большое влияние и распространение, она является весьма сложной для анализа и понимания. На это, в частности, указывает одна из его последовательниц, С. Кофман, отмечая, что его концепцию нельзя ни кратко изложить, ни выделить в ней ведущие темы, ни тем более понять или объяснить через некий круг идей или же логику посылок и выводов.

В его работах, говоря его же словами, «скрещиваются» самые разные тексты – философские, литературные, лингвистические, социологические, психоаналитические и всякие иные, включая те, которые не поддаются классификации. Возникающие при этом тексты представляют собой нечто среднее между теорией и вымыслом, философией и литературой, лингвистикой и риторикой. Их трудно подвести под какой-либо жанр, они не укладываются ни в какую категорию. Сам автор называет их «внебрачными», «незаконнорожденными».

Деррида известен прежде всего как создатель деконструктивизма. Однако таковым он стал не столько по своей собственной воле, сколько благодаря американским критикам и исследователям, которые адаптировали его идеи на американской почве. Деррида согласился с таким наименованием своей концепции, хотя он решительный противник вьщеления «главного слова» и сведения к нему всей концепции ради создания еще одного «-изма». Используя термин «деконструкция», он «не думал, что за ним будет признана центральная роль». Заметим, что деконструкция не фигурирует в названиях трудов философа. Размышляя над этим понятием, Деррида заметил: «Америка – это и есть деконструкция», «главная ее резиденция». Поэтому он «смирился» с американским крещением своего учения.

Вместе с тем Деррида неустанно подчеркивает, что деконструкция не может исчерпываться теми значениями, которые она имеет в словаре: лингвистическое, риторическое и техническое (механическое, или «машинное»).

Отчасти это понятие, конечно, несет в себе данные смысловые нагрузки, и тогда деконструкция означает «разложение слов, их членение; деление целого на части; разборку, демонтаж машины или механизма». Однако все эти значения слишком абстрактны, они предполагают наличие некой деконструкции вообще, каковой на самом деле нет.

В деконструкции главное не смысл и даже не его движение, но само смещение смещения, сдвиг сдвига, передача передачи. Деконструкция представляет собой непрерывный и бесконечный процесс, исключающий подведение какого-либо итога, обобщение смысла.

Сближая деконструкцию с процессом и передачей, Деррида в то же время предостерегает от понимания ее как какого-то акта или операции. Она не является ни тем, ни другим, ибо все это предполагает участие субъекта, активного или пассивного начала. Деконструкция же скорее напоминает спонтанное, самопроизвольное событие, больше похожа на анонимную «самоинтерпретацию»: «это расстраивается». Такое событие не нуждается ни в мышлении, ни в сознании, ни в организации со стороны субъекта.

Оно вполне самодостаточно. Писатель Э. Жабес сравнивает деконструкцию с «распространением бесчисленных очагов пожара», вспыхивающих от столкновения множества текстов философов, мыслителей и писателей, которых затрагивает Деррида.

Из сказанного видно, что в отношении деконструкции Деррида рассуждает в духе «отрицательной теологии», указывая главным образом на то, чем деконструкция не является. В одном месте он даже подводит итог своим размышлениям в подобном духе: «Чем деконструкция не является? – Да всем! Что такое деконструкция? – Да ничто!»

Однако в его работах имеются и положительные утверждения и размышления по поводу деконструкции. Он, в частности, говорит о том, что деконструкция принимает свои значения лишь тогда, когда она «вписана» «в цепь возможных заместителей», «когда она замещает и позволяет определять себя через другие слова, например письмо, след, различимость, дополнение, гимен, медикамент, боковое поле, порез и т. д.». Внимание к положительной стороне деконструкции усиливается в последних работах философа, где она рассматривается через понятие «изобретение» («инвенция»), охватывающее многие другие значения: «открывать, творить, воображать, производить, устанавливать и т. д.». Деррида подчеркивает: «Деконструкция изобретательна или ее нет совсем».

Предпринимая деконструкцию философии, Деррида подвергает критике прежде всего сами ее основания. Вслед за Хайдеггером он определяет ныне существующую философию как метафизику сознания, субъективности и гуманизма. Главный ее порок – догматизм. Таковой она является в силу того, что из множества известных дихотомий (материя и сознание, дух и бытие, человек и мир, означаемое и означающее, сознание и бессознательное, содержание и форма, внутреннее и внешнее, мужчина и женщина и т. д.) метафизика, как правило, отдает предпочтение какой-нибудь одной стороне, каковой чаще всего оказывается сознание и все с ним связанное: субъект, субъективность, человек, мужчина.

Отдавая приоритет сознанию, г. е. смыслу, содержанию или означаемому, метафизика берет его в чистом виде, в его логической и рациональной форме, игнорируя при этом бессознательное и выступая тем самым как логоцентризм. Если же сознание рассматривается с учетом его связи с языком, то последний выступает в качестве устной речи. Метафизика тогда становится логофоноцентризмом. Когда метафизика уделяет все свое внимание субъекту, она рассматривает его как автора и творца, наделенного «абсолютной субъективностью» и прозрачным самосознанием, способного полностью контролировать свои действия и поступки. Отдавая предпочтение человеку, метафизика предстает в качестве антропоцентризма и гуманизма.

Поскольку этим человеком, как правило, оказывается мужчина, метафизика является фаллоцентризмом.

Во всех случаях метафизика остается логоцентризмом, в основе которого лежит единство логоса и голоса, смысла и устной речи, «близость голоса и бытия, голоса и смысла бытия, голоса и идеального смысла». Это свойство Деррида обнаруживает уже в античной философии, а затем во всей истории западной философии, в том числе и самой критической и современной ее форме, каковой, по его мнению, является феноменология Э. Гуссерля.

Деррида выдвигает гипотезу о существовании некоего «архиписьма», представляющего собой нечто вроде «письма вообще». Оно предшествует устной речи и мышлению и в то же время присутствует в них в скрытой форме. «Архиписьмо» в таком случае приближается к статусу бытия. Оно лежит в основе всех конкретных видов письма, как и всех иных форм выражения. Будучи первичным, «письмо» некогда уступило свое положение устной речи и логосу. Деррида не уточняет, когда произошло это «грехопадение», хотя считает, что оно характерно для всей истории западной культуры, начиная с греческой античности. История философии и культуры предстает как история репрессии, подавления, вытеснения, исключения и унижения «письма». В этом процессе «письмо» все больше становилось бедным родственником богатой и живой речи (которая, правда, сама выступала лишь бледной тенью мышления), чем-то вторичным и производным, сводилось к некой вспомогательной технике. Деррида ставит задачу восстановить нарушенную справедливость, показать, что «письмо» обладает ничуть не меньшим творческим потенциалом, чем голос и логос.

В своей деконструкции традиционной философии Деррида обращается также к психоанализу 3. Фрейда, проявляя интерес прежде всего к бессознательному, которое в философии сознания занимало самое скромное место. Вместе с тем в толковании бессознательного он существенно расходится с Фрейдом, считая, что тот в целом остается в рамках метафизики: он рассматривает бессознательное как систему, допускает наличие так называемых «психических мест», возможность локализации бессознательного. Деррида более решительно освобождается от подобной метафизики. Как и все другое, он лишает бессознательное системных свойств, делает его атопическим, т. е. не имеющим какого-либо определенного места, подчеркивая, что оно одновременно находится везде и нигде. Бессознательное постоянно вторгается в сознание, вызывая в нем своей игрой смятение и беспорядок, лишая его мнимой прозрачности, логичности и самоуверенности.

Психоанализ привлекает философа также тем, что снимает жесткие границы, которые логоцентризм устанавливает между известными оппозициями: нормальное и патологическое, обыденное и возвышенное, реальное и воображаемое, привычное и фантастическое и т. д, Деррида еще больше релятивизирует (делает относительными) понятия, входящие в подобного рода оппозиции. Он превращает эти понятия в «неразрешимые»: они не являются ни первичными, ни вторичными, ни истинными, ни ложными, ни плохими, ни хорошими и в то же время являются и теми, и другими, и третьими, и т. д. Другими словами, «неразрешимое» есть одновременно ничто и в то же время все. Смысл «неразрешимых» понятий развертывается через переход в свою противоположность, которая продолжает процесс до бесконечности. «Неразрешимое» воплощает суть деконструкции, которая как раз заключается в беспрерывном смещении, сдвиге и переходе в нечто иное, ибо, говоря словами Гегеля, у каждого бытия есть свое иное. Деррида делает это «иное» множественным и бесконечным.

В число «неразрешимых» входят практически все основные понятия и термины: деконструкция, письмо, различимость, рассеивание, прививка, царапина, медикамент, порез и т. д. Деррида дает несколько примеров философствования в духе «неразрешимости». Одним из них является анализ термина «тимпан», в ходе которого Деррида рассматривает всевозможные его значения (анатомическое, архитектурное, техническое, полиграфическое и др.). На первый взгляд может показаться, что речь идет о поиске и уточнении наиболее адекватного смысла данного слова, некоего единства в многообразии. На самом деле происходит нечто иное, скорее обратное: основной смысл рассуждений заключается в уходе от какого-либо определенного смысла, в игре со смыслом, в самом движении и процессе письма. Заметим, что такого рода анализ имеет некоторую интригу, он увлекает, отмечен высокой профессиональной культурой, неисчерпаемой эрудицией, богатой ассоциативностью, тонкостью и даже изощренностью и многими другими достоинствами. Однако традиционного читателя, ждущего от анализа выводов, обобщений, оценок или просто некой развязки, – такого читателя ждет разочарование. Цель подобного анализа – бесконечное блуждание по лабиринту, для выхода из которого нет никакой ариадниной нити. Деррида интересуется самим пульсированием мысли, а не результатом. Поэтому филигранный микроанализ, использующий тончайший инструментарий, дает скромный микрорезультат. Можно сказать, что сверхзадача подобных анализов состоит в следующем: показать, что все тексты разнородны и противоречивы, что сознательно задуманное авторами не находит адекватной реализации, что бессознательное, подобно гегелевской «хитрости разума», постоянно путает все карты, ставит всевозможные ловушки, куда попадают авторы текстов. Иначе говоря, претензии разума, логики и сознания часто оказываются несостоятельными.

Концепция, которую предложил Деррида, была встречена неоднозначно. Многие оценивают ее положительно и очень высоко. Э. Левинас, например, приравнивает ее значимость к философии И. Канта и ставит вопрос: «Не разделяет ли его творчество развитие западной мысли демаркационной линией, подобно кантианству, отделившему критическую философию от догматической?» Вместе с тем имеются авторы, которые придерживаются противоположного мнения. Так, французские философы Л. Ферри и А. Рено не приемлют указанную концепцию, отказывают ей в оригинальности и заявляют: «Деррида – это его стиль плюс Хайдеггер». Помимо поклонников и последователей Деррида имеет немало оппонентов и в США.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Теория деконструкции как философско-теоретическая основа эстетики постмодернизма

Тенденция современной культуры, именуемая термином «пост-модернизм», вызывает серьезный научный интерес среди исследователей. Особое внимание научной общественности к этому явлению наблюдается в отечест­венной и зарубежной эстетике. В этой связи вопрос об истоках постмодерниз­ма в художественной культуре, несомненно, является актуальным и решение его имеет важное научное значение.

Помимо таких философско-теоретических основ художественной культу­ры постмодернизма, как постструктурализм и постфрейдизм, некоторые иссле­дователи называют также теорию деконструкции (Гурко 1999; Деррида 2000а; 2000б; Ильин 1996; 1998; Маньковская 1995; 2000; Ратников 2002: 120–128; Bloom 1995; Bloom etal. 1979; Lentricchia 1980; Todorov 1995). Поэтому в данной статье предпринимается попытка проверить это утверждение и выявить те теоретиче­ские характеристики деконструкции, которые были восприняты постмодерни­стским типом художественной культуры.

Для достижения этой цели сначала дадим общую характеристику худо­жественной культуре постмодернизма, затем теории деконструкции и выявим, какие теоретические черты вобрал в себя постмодернистский тип художественной культуры от деконструкции. Термин «постмодернизм» в современных гу­манитарных, а в последнее время и в технических, науках употребляется доста­точно часто. В самом широком смысле под ним следует понимать тенденции, проявившиеся в культурной практике и самосознании стран Запада в течение последних двух десятилетий. Основными характеристиками этих тенденций являются:

1) пересмотр кардинальных предпосылок европейской культурной тра­диции, связанных с прогрессом как идеалом и схемой истории;

2) распространение либеральных ценностей как эталона социально-политического обустройства;

3) основной экономической задачей общества в условиях пост-модернизма признается неуклонный прирост материальных благ (Постмодернизм 2001: 297).

Основными понятиями, которыми оперируют сторонники этого направ­ления, являются: «мир как хаос», «постмодернистская чувствительность», «мир как текст», «сознание как текст», «кризис авторитетов», «противоречивость», «дискретность», «фрагментарность», «интертекстуальность», «авторская маска», «двой­ной код» и др. Важнейшим фактором становления постмодернизма как теорети­ческой базы соответствующего типа художественной культуры послужило, по справедливому утверждению Н. И. Гу-банова, «возрастание в обществе роли ин­формации» (Губанов 2007: 56). Кроме того, на развитие этого типа культуры повлияли и социаль­но-экономические изменения, произошедшие в жизни западного общества. Вопрос о социально-экономических предпосылках постмодернизма требует от­дельного детального исследования, а потому, учитывая формат данной работы, останавливаться на нем не будем.

Приведенные выше характеристики позволяют полностью согласиться с мнением В. П. Крутоуса, утверждающего, что «постмодернизм есть современ­ная форма радикального социокультурного скептицизма» (Крутоус 2005: 185). Развивая эту харак­теристику, тот же автор утверждает: «одним из характерных признаков постмодернизма является перенос внимания с магистральных, стержневых культурных явлений на явления периферийные, “маргинальные” (пограничные)» (Басин, Крутоус 2007: 27).

Идеи постмодернизма разрушительным образом сказываются на художе­ственной культуре, маргинализм становится характеристикой искусства по­стмодернизма. К сожалению, в последнее время таких примеров становится все больше и больше. Касается это самых разных проблем, рассматриваемых в ис­кусстве.

Возьмем, к примеру, проблему человека в современной художественной культуре. По мнению современного исследователя Е. Ю. Андреевой, в условиях культуры постмодернизма «“новый натуральный реализм” к концу 1990-х годов становится определяющим способом понимания человека и его места в мире… Эта жизнь представляется архаической, маргинальной и поразительно способной к воспроизводству» (Андреева 2007: 333). Во всех видах постмодернистского типа художест­венной культуры присутствует грубая эклектика, то есть несовместимое смешение стилей и жанров, в литературных произведениях отсутствуют герои, последо­вательность и логика изложения в постмодернистской литературе постоянно нарушаются.

Целью постмодернистских художественных произведений объявляется ироническое отношение ко всему ранее созданному, а высшей ценностью их становится новизна, способная принести удовольствие. Характеризуя сущест­вующее положение, теоретик постмодернизма Ж. Бодрийяр в «Прозрачности зла» не скрывает своей иронии, переходящей в сарказм: «…если попытаться дать определение существующему положению вещей, то я назвал его состоянием после оргии. Оргия – это любой взрывной элемент современности, момент освобождения во всех областях» (Бодрийяр 2000: 11). Проблема освобождения человека буквально ото всех ограничителей поднималась постмодернистами не раз.

Эту идею они ставили в заслугу своей теории. Так, П. Козловски утвер­ждает: «понятие постмодернизма является освобождающим, так как оно избавляет от стальных оков истории и необходимости» (Козловски 1997: 32). Апологет постмодернизма на­столько увлекается восхвалением своей теории, что начинает уже в другой своей работе распространять постмодернистский бред на науку: «Все чаще встречается симулирование как научный метод, наука становится все более фиктивной» (Козловский 1995: 89). Суть пост-модернистской концепции научного знания, на наш взгляд, четко выразил Ж.-Ф. Лиотар: «война целому»^{(Лиотар 1994: 47–61).}

Однако ни такая наука, ни такое искусство, так активно пропагандируе­мое апологетами постмодернизма, не могут принести никакой – ни прикладной, ни, что еще важнее, нравственной – пользы. Пропаганда постоянного удовольст­вия, наслаждения в случае конкретной реализации этих призывов будет спо­собствовать (и уже способствует в условиях агрессивного влияния культуры постмодернизма) нравственному разложению общества. Как справедливо отме­чает германский исследователь М. Блюменкранц, «растекаясь в ширину, в по­иске все новых и новых наслаждений, человеческая жизнь теряет измерение глубины, без которого становится все более и более бессмысленной» (Блюменкранц 2004: 176).

На наш взгляд, корни так активно пропагандируемой культурой постмо­дернизма безнравственности следует искать в теории деконструкции, ставшей в постмодернизме в целом и в постмодернистском типе художественной куль­туры в частности своеобразным методом изучения.

Вопрос о том, что такое деконструкция, является дискуссионным в со­временной философии. Например, специализированная эстетическая литерату­ра дает ее определение как «тенденции в современной культуре, эстетике, на­правленной на “смешение” традиционных ценностей и истин» (Деконструкция 1989: 71).

Другое философское издание говорит о деконструкции, что «это не кри­тика, не анализ и не метод, но художественная транскрипция философии на основе данных гуманитарных наук, искусства и эстетики, метафорический психоанализ философского языка» (Деконструкция 2000: 614).

Многие исследователи склонны видеть в этом термине метод исследова­ния[1]. Так, например, В. П. Ратников утверждает, что деконструкция выступает как «метод анализа и критики предшествующей метафизики и модернизма» (Ратников 2002: 124).

Главным теоретиком деконструкции считается Ж. Деррида, чья теория деконструкции, по мнению Н. Б. Маньковской, стала «одним из основных кон­цептуальных источников постмодернистской эстетики» (Маньковская 2000: 14). В «Письме японско­му другу» Деррида предупреждает, что было бы неверным искать какое-либо ясное и недвусмысленное значение, адекватное слову «деконструкция». Если термин «деструкция» ассоциируется с разрушением, то грамматическое, лин­гвистическое, риторическое значение деконструкции связаны с «машинностью» – сборкой-разборкой машины как целого для транспортировки в другое место (Деррида 1992: 53–57).

Со своей стороны отметим: и деструкция, и деконструкция – понятия одного рода, означающие разрушение. Только если деструкция – это разруше­ние в широком смысле, то деконструкция – это разрушение в философском и культурно-эстетическом смыслах этого слова. Отличительными чертами декон­струкции являются неопределенность, нерешаемость, интерес к маргинально­му, периферийному. Разрушая привычные ожидания, дестабилизируя и изменяя статус традиционных ценностей, деконструкция, по мысли ее теоретиков, стре­мится выявить теоретические понятия, уже существующие в скрытом виде. Специфику деконструкции Деррида видит в инакости другого, отличного от техно-онто-антропо-технологического взгляда на мир, не нуждающегося в ста­тусе и заказе (Деррида 2000а). В итоге художественная культура для Ж. Деррида оказыва­ется своеобразным исходом из мира в чистое отсутствие. Как справедливо под­черкивает Н. Б. Маньковская, такой исход представляет собой «опасный и тоск­ливый акт, не предполагающий совершенства художественного стиля» (Маньковская 2000: 30).

Проанализировав работы Ж. Деррида (Гуссерль 1996; Деррида 1991; 1992; 1996; 1998; 1999а; 1999б; 2000а; 2000б), мы приходим к выводу, что де­конструкция в его понимании имеет следующие характеристики:

1) она «не является каким-либо методом и не может им стать»;

2) любое ее «событие» уникально и неповторимо, как подпись или идиома, поскольку ее пафосом выступает «игра текста против смысла»;

3) любое ее определение неверно, ибо тормозит ее собственную беспре­рывность;

4) она не принадлежит какому-либо субъекту – индивидуальному или кол­лективному, – применявшему бы ее к тексту или теме;

5) в ее рамках собственно философский язык подвергается структурному психоанализу;

6) она – не критика в любом из ее значений, ибо сама подлежит деконструкции;

7) ее парадокс – «единственно возможное изобретение – изобретение невоз­можного».

Деррида утверждает, что все попытки решения вопроса о том, что такое деконструкция, по традиционной формуле логического суждения заранее при­знаются неверными, а все суждения в форме констатации – ошибочными. По­нять значение деконструкции можно лишь в конкретном контексте, при работе с рядами терминов, отчасти уже названных, отчасти добавляемых после чтения других текстов, по мнению Деррида, – этот ряд открыт и не завершен. Однако, следуя логике самого Деррида, заметим, что если «ряд терминов», необходи­мых для понимания деконструкции, можно увеличивать, то, следовательно, по­нять, что такое деконструкция по Деррида, невозможно, поскольку этот ряд уточняющих терминов, опять же, по мысли исследователя, можно расширять до бесконечности, не вводя никакой системы. Свое размышление Ж. Деррида завершает абсурдным, как и сама деконструкция, выводом: «Чем не является деконструкция? – да всем! Что такое деконструкция? – да ничто!» (Derrida 1989, цит. по: Маньковская 2000: 18).

В теории деконструкции классическая философия дезавуируется как «ме­тафизика присутствия». Постмодернистов не устраивает, что в классической философии основой всего является полнота смысла. Г. В. Ф. Гегель в свое время провозгласил: истина – это целое, постмодернисты под влиянием идей декон­струкции заявляют: истина плюралистична.

На наш взгляд, деконструкция – это метод исследования, в том числе и ху­дожественной культуры. Сущность деконструкции связана с тем, что все явле­ния бытия, в том числе и искусство, понимаются как текст. При этом любой текст создается на основе других, уже созданных текстов. В этой связи вся культура рассматривается как совокупность текстов, с одной стороны, берущих начало в ранее созданных текстах, а с другой – генерирующих новые тексты. Созданные таким образом тексты приобретают самостоятельный смысл, от­личный от того, который имел в виду автор. При этом сам автор теряется где-то в далеком прошлом.

Однако согласиться с мнением постмодернистов о том, что весь мир – текст, невозможно. Текст – это система графических знаков, использующихся для опредмечивания информации. По справедливому утверждению Н. И. Губа­нова, «всякое расширение объема понятия “текст” за пределы совокупности графических знаков является необоснованным. Природные явления, вещи и существа, люди, машины, предметы быта и многое-многое другое к текстам не относятся» (Губанов 2007: 57).

В мировоззренческом смысле деконструкция представляет собой выражение кризиса духовных основ современного общества. В своих установках деконструкция неоднозначна и эк­лектична. Для деконструктивистов любая эстетическая ценность кажется «метафизированной», омертвевшей. Поэтому деконструктивизм признает только «игру вечного колебания», в чем проявляется влияние идеи Ф. Ницше.

Именно «игра вечного колебания» будет воспринята постмодернизмом, который радикализует эту идею. В своей практике постмодернисты избегают жесткой смысловой однозначности. Ярким примером этого могут быть постмо­дернистские перформансы и инсталляции, которые не только антигуманны по своей сути, но и небезопасны для самого зрителя.

Возьмем, к примеру, постмодернистскую инсталляцию датских художни­ков «Контейнер-ТВ», сооруженную в 1989 г. Фотография ее изображена в работе Е. Ю. Андреевой (Андреева 2007: 278).

Эта инсталляция представляет собой следующее. В центральной части ботанического сада художники строят четырехэтажную структуру из больше­грузных контейнеров. В контейнерах экспонируются наборы вещей и показы­вают видео, а верхние наружные стены конструкции используются как экраны открытых контейнеров. Экраны демонстрируют нарезку всевозможных карти­нок, отснятых с экранов по нескольким телеканалам. Внутреннее видео пред­ставляет для зрителей технические и физиологические сложности осмотра: часть видеозаписей идет внутри контейнеров-рефрижераторов, и к ним надо добираться через бухты проводов, перегородки из толстого полиэтилена, же­лезные створки; часть мониторов вмонтирована за решетками, причем прожек­торы, освещающие внутренность контейнера, заставленного металлическими колоннами, слепят входящего. В одном контейнере путь преграждает гигант­ская одиннадцатиметровая гильотина, увеличенная копия тех, что использова­лись в том же Копенгагене лет за 200 до текущих событий. Приспособление исправно действует и вдвинуто в контейнер с таким расчетом, чтобы переру­бить зрителю шею (!), если он засмотрелся на видеомонитор, или разрезать его пополам (!), если он находится на середине своего пути к «видеозрелищу»[2].

Данный пример, на наш взгляд, показывает, что постмодернистам-практикам важно обратить на себя внимание, привлекая его «шок-ценностями». Сам процесс создания «произведения искусства» им куда важнее его оконча­тельного представления публике, иначе чем еще можно объяснить, что если зритель попытается в полной мере «насладиться» инсталляцией датских «ху­дожников», то живым в прямом смысле этого слова из этой инсталляции он не выйдет? По замыслу авторов «Контейнера-ТВ», зритель сам должен интерпре­тировать то, что он никогда не узнает, а если и узнает, то интерпретировать уже больше ничего и никогда не сможет, потому что погибнет в этом постмодерни­стском художестве.

Постмодернистский текст – это постоянная, нескончаемая собственная интерпретация, но если прежде ошибочную интерпретацию можно было поправить, то теперь это сделать невозможно! Для постмодернистов любая ин­терпретация является истиной, и чем больше таких интерпретаций будет – тем лучше. Как отметил апологет постмодернизма В. Курицын, «постмодернизм – опыт непрерывного знакового обмена, взаимопровокаций и перекодировок» (Курицын 1994: 216).

Подобно «ницшеанскому человеку», исследователи искусства и художе­ственные критики призваны, с точки зрения сторонников деконструкции, а вслед за ними и постмодернизма, самоуверенно и самодовольно истолковывать «игру значений» в произведениях художественной культуры.

Такой подход роднит деконструкцию с формализмом в эстетическом значении этого слова, то есть такой позицией, которая в радикальных проявлениях доходит до провозглашения искусства миром «чистых форм» и выводит искус­ство за пределы гуманистического контекста культуры (Формализм 1989: 376).

Произведения, трактуемые как «метафоры», обретают смысл в игре «смещенных значений», поэтому итогом становится саморазрушающий смех – «постмодернистская ирония», предполагающая вытеснение человека из центра культуры. Данная последовательность показывает, как теория деконструкции получает свое развитие в культуре постмодернизма. Если деконструктивизм только вытесняет человека из центра культуры, то постмодернизм его вытес­няет и уничтожает. Например, М. Фуко заявил, что субъективность – это пе­режиток прошлого, по его мнению, в будущем «все дискурсы, каков бы ни был их статус, форма, ценность, разовьются в анонимное бормотание» (Фуко 1991: 43). Он конста­тирует мифологичность традиционного понимания человека, героя, автора. Социологическое и психологическое наполнение этих понятий было историче­ски обусловлено: «Археология нашей мысли с легкостью показывает: человек – это изобретение недавнего времени, и конец его, может быть, уже недалек» (Он же 1977: 404).

Однако в итоге постмодернисты и их апологеты заходят в очередной ту­пик. Постмодернизм и в вопросе о смерти субъекта показывает свою ошибоч­ность – избавиться от субъекта им не удается. Апологет постмодернизма В. Курицын эту идею растолковывает так: «Мы знаем, что должны исчезнуть, но не способны быть субъектами собственного исчезновения» (Курицын 1994: 220).

Данный пример еще раз доказывает: очередная идея, взятая постмодер­низмом на вооружение от теории деконструкции и развитая им, становится не­состоятельной, а потому ее практическое применение, например в художест­венной культуре постмодернизма, является ошибочным.

В 1980-е гг. известность получили «Йельская школа» деконструкции в США и леворадикальная теория деконструкции, распространившаяся во Фран­ции. Представителями «Йельской школы» могут быть названы П. де Ман, Г. Блум, Дж. Хиллис Миллер, Дж. Хартман и др.

Так, например, предметом исследования Поля де Мана является риторика литературной критики. В своих работах он развивает идею деконструкции, счи­тая, что в основе критики должен лежать пересказ, требующий мастерского чтения и основанный на принципе пропуска: пропускается непонятное[3]. Одна­ко возникает закономерный вопрос: как можно понять суть исследуемого тек­ста (не будем забывать, что под текстом понимается культура в целом!), если пропускать, не выяснив, непонятные моменты? На этот вопрос деконструктивист Ман ответа не дает, что обнаруживает несостоятельность интерпретации деконструкции данным исследователем.

К счастью, среди представителей «Йельской школы» есть исследователи, понимающие бесперспективность и, что важно, разрушительную миссию декон­струкции, а потому выступающих с последовательной критикой теории декон­струкции. К их числу относится Г. Блум. В своих работах он выступает как оппонент теории деконструкции и постмодернистского типа художественной культуры с позиций классического канона (Bloom 1995). Он призывает вернуться к класси­ческому искусству, к традиционному художественному объекту, взяв от них ценное и реализовав в современном искусстве. Блум отстаивает принципы уни­версальности, иерархичности, каноничности западной культуры.

Наиболее радикальные призывы содержатся в деконструкции, пропаган­дируемой французскими исследователями, среди которых следует отметить Ж. Деррида и Ж.-Ф. Лиотара. Как показано выше, сторонники ее доходят до воин­ствующего нигилизма в отношении к гуманистическим традициям культуры. Идеи, пропагандируемые представителями этого направления, например в ки­но, программируют разрушение самих основ реалистического кинематографа.

В настоящее время проблема деконструкции разрабатывается такими на­правлениями философской мысли, как «левый деконструктивизм», «герменевти­ческий деконструктивизм» и «феминистская критика». Наиболее ярким представителем последнего направления является Ю. Кристева, выдвинувшая кон­цепцию интертекстуальности. Данная концепция связана с дальнейшей разработкой теории деконструкции и является ключевой для постмо-дернизма. Интертекстуальность означает особые диалогические отношения текстов, резуль­татом которых является впитывание и видоизменение других текстов в их ори­ентации на контекст (Ржевская 1985: гл. 5).

На первый взгляд может показаться, что Кристева ставит вполне гуман­ные цели: задача литературы, по ее мнению, заключается в освобождении от ужасного. Но какими средствами она предлагает этого достичь? Эти средства заложены в характерном, очень специфичном понимании источника прекрас­ного и возвышенного. С точки зрения традиционной эстетики явление можно считать прекрасным, когда оно в своей конкретно-чувственной целостности выступает как общественно-человеческая ценность, воплощающая утверждение человека в мире, свидетельствует о расширении границ свободы общества и че­ловека, способствует возникновению и наиболее полному проявлению человеческих сил и способностей (Прекрасное 1989: 271). А источником возвышенного с точки зрения тра­диционной эстетической науки выступают величественные явления природы, одухотворенная деятельность человека (Возвышенное 1989: 43). С точки зрения Ю. Кристевой, источ­ником прекрасного и возвышенного является метафизический опыт абсурда, ситуации депрессии и меланхолии[4]. Очевидно, достижение гуманных целей негуманными методами является очередным тупиком теории деконструкции, своеобразно интерпретированной Ю. Кристевой, а следовательно, и художест­венной культуры постмодернизма.

Существенным признаком постмодернистского типа художественной культуры является «размытость» между словом и реальным выражением того, что оно означает. Эта «размытость» явилась следствием усвоения художественной культурой постмодернизма идей деконструкции. По мнению Н. Б. Маньковской, это особенно ярко проявляется в постмодернистском театре (Маньковская 2000: 30).

Театр требует зрительской заинтересованности, эмоционального контакта между сценой и публикой. Но посредством чего этого добивается постмодер­нистский театр? В отличие от традиционного театра в постмодернистском жизнь не изображается, а проживается во всей своей жестокости. Тем самым разрушается гуманистическая граница классического театра, призванного ут­верждать общественные и нравственные идеалы. В таком театре в соответст­вии с принципом деконструкции деконструируется привычная роль автора, снимаются оппозиции «автор – актер», «актер – зритель». Если в классическом те­атре даже со смертью главного положительного героя все равно оставалась надежда на утверждение положительных идеалов в обществе, то в постмодер­нистском любая надежда на это срезается на корню. Трагическая судьба изо­бражения в постмодернистском театре завершается праздником жестокости.

Такие характерные черты художественной культуры постмодернизма, как иронизм, перемешивание фрагментов, стилей, стереотипов художественного мышления всех времен и народов, как замечает В. В. Бычков, являются и характерными чертами деконструкции (Бычков 2002: 510). Таким образом, наше утверждение о том, что теория деконструкции представляет собой теоретическую базу постмодер­нистского типа художественной культуры, является обоснованным. Однако художественная культура постмодернизма является практической реализацией теории деконструкции в искусстве в самом радикальном, антигуманном вари­анте. Проявляется это в «разрушении идеалов, снижении бытийных критериев, смешении человека с грязью» (Попков 2006: 8).

Понимание культуры как системы текстов для ее анализа, безусловно, как методологическая посылка имеет право на существование. Однако тот анализ, который предлагают постмодернисты, радикализировав теорию деконструкции, лишен научной значимости и более того, по справедливому утвер­ждению В. П. Ратникова, делает этот текст «не только автономным, но и аноним­ным, бесхозным» (Ратников 2002: 124).

Постмодернистский тип художественной культуры взял на вооружение такие идеи деконструкции, как «игра вечного колебания», самовольность (а точнее – своевольность) истолкования значений, вытеснение человека из центра культуры. Однако художественной практикой постмодернизма эти теоретиче­ские установки деконструкции, как и в случае с постструктурализмом и пост­фрейдизмом, были радикализированы и абсолютизированы. Приведенные при­меры конкретной реализации теории деконструкции в искусстве постмодер­низма убедительно показывают, что теория деконструкции, возведенная худо­жественной культурой постмодернизма в абсолют, способствовала и способст­вует не только дегуманизации этого искусства, но и пропаганде им безнравст­венных ценностей, а следовательно – моральному разрушению общества.

Литература

Андреева, Е. Ю. 2007. Постмодернизм. Искусство второй половины XX – начала XXI века. СПб.: Азбука-классика.

Басин, Е. Я., Крутоус, В. П. 2007. Философская эстетика и психология искусства. М.: Гардарики.

Блюменкранц, М. 2004. Общество мертвых велосипедистов. Вопросы философии 1.

Бодрийяр, Ж. 2000. Прозрачность зла. М.: Добросвет.

Бычков, В. В. 2002. Эстетика: учебник. М.: Гардарики.

Возвышенное. Эстетика. Словарь (с. 43) / под общ. ред. А. А. Беляева и др. М.: Политиз­дат, 1989.

Гурко, Е. Н. 1999. Тексты деконструкции. Деррида Ж. Differаnсе. Томск: Во­долей.

Губанов, Н. И. 2007. Нищета философии постмодернизма. Философия и общество 1.

Гуссерль, Э. 1996. Начало геометрии. Введение Жака Деррида. М.: Ad Marginem.

Деконструкция. Эстетика. Словарь (с. 71) / под общ. ред. А. А. Беляева и др. М.: Политиз­дат, 1989.

Деконструкция. Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т. I (с. 614). М.: Мысль, 2000.

Деррида, Ж.

1991. Шпоры: стили Ницше. Философские науки 3–4.

1992. Письмо японскому другу. Вопросы философии 4: 53–57.

1996. Позиции. М.: Ad Marginem.

1998. Эссе об имени. СПб.: Алетейя.

1999а. Голос и феномен и другие работы по теории языка Гуссерля. СПб.: Алетейя.

1999б. О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только. Минск: Современ­ный литератор.

2000а. О грамматологии. М.: Ad Marginem.

2000б. Письмо и разли­чие. СПб.: Академический проект.

Ильин, И. П.

1996. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М.: Интрада.

1998. Постмодернизм от истоков до конца сто­летия: эволюция научного мифа. М.: Интрада.

Козловски, П.

1997. Культура постмодерна. Общественно-культурные последствия технического развития / пер. с нем. М.: Республика.

Козловский, П.

1995. Современность постмодерна. Вопросы философии 10.

Кристева, Ю.

1998. Душа и образ. Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции ХХ века. Томск: Водолей.

1999. Фраза Пруста. Логос 2: 145–185.

Крутоус, В. П. 2005. Постмодернизм – современная форма скептицизма. Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса: в 5 т. Т. 4. М.: Современные тетради.

Курицын, В. 1994. К ситуации постмодернизма. Новое литературное обозрение 11.

Лиотар, Ж.—Ф. 1994. Ответ на вопрос: что такое постмодерн? Иностранная литерату­ра 1: 47–61.

Манн, П. де. 1999. Аллегории чтения. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та.

Маньковская, Н. Б.

1995. Париж со змеями (Введе­ние в эстетику постмодернизма). М.: ИФ РАН.

2000. Эстетика постмодернизма. СПб.: Алетейя.

Попков, В. А. 2006. Эстетика и искусство на пороге XXI века. В: Попков, В. А., Эстетика и ис­кусство на пороге XXI века: сборник статей. Ч. 2. современные проблемы эстетики и ху­дожественной культуры. Липецк: ЛГПУ.

Постмодернизм. Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т. III (с. 297). М.: Мысль, 2001.

Прекрасное. Эстетика. Словарь(с. 271) / под общ. ред. А. А. Беляева и др. М.: Политиз­дат, 1989.

Ратников, В. П. 2002. Постмодернизм: истоки, становление, сущность. Философия и общество 4: 120–128.

Ржевская, Н. Ф. 1985. Литературоведение и критика в современной Франции: Основные направления. Методология и тенденции. М.: Наука.

Формализм. Эстетика. Словарь (с. 376) / под общ. ред. А. А. Беляева и др. М.: Политиз­дат, 1989.

Фуко, М.

1977. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М.: Прогресс.

1991. Что такое автор? Лабиринт-Эксцентр3.

Bloom, H. 1995. The Western Canon. New York, NY: Riverhead Books.

Bloom, H. et al. (eds.) 1979. Deconstruction and Criticism. New York, NY: Seabury.

Derrida, J. 1987. Psychee. Invention de l’autre. Paris.

Kristeva, J. Soliel noir. Depression et melancholie. Paris, 1987.

Lentricchia, F. 1980. After the New Criticism. Chicago: University of Chicago Press.

Todorov, T. 1995. La vie commune. Essai d’antropologie generale. Paris: Ed. du Seuil.

[1] Данная позиция нашла отражение в работах: Бычков 2002: 506–510; Ильин 1996;Ратников 2002: 120–128;Bloom etal. 1979.

[2] Характеристика по: Андреева 2007: 278–280.

[3] Эта концепция отражена в работе:Манн 1999.

[4] Данная позиция нашла отражение в работах: Кристева 1998: 253–306; 1999: 145–185; Kristeva 1987.

VOD — Posts

Деконструктивизм.

11 Апреля 2017

Как самостоятельное течение в архитектуре деконструктивизм сформировался в конце 1980-х годов. В теории деконструктивизм выделяет потенцию архитектуры как средства отображения и восприятия, которая вступает в конфликт, переживает кризис и упраздняет саму себя.
При всём разнообразии индивидуальных творческих манер и стилей, приверженцы деконструктивизма базируются на композиционных мотивах конструктивизма, но прибегают к их некоторой деформации («искажению абстракции»), что придаёт их композициям динамизм и остроту.
В качестве источников разные авторы деконструктивизма избирают различные периоды и авторов русского авангарда. Так, например, Рем Колхас (Rem Koolhaas) и 3аха Хадид (Zaha Hadid) в своей работе ориентированы на поздний авангард и особенно на «антигравитационную» архитектуру И. Леонидова. Рем Коолхас включает в композицию своего театра танца в Гааге (1984- 1987 гг.) объём опрокинутого золотого конуса, в котором размещает ресторан, а 3аха Хадид — подвешенный объём с клубными помещениями в конкурсном проекте «Пик-клаба» для Гонконга (Peak Club Hongkong, 1983 г.) Других авторов, наоборот, привлекают динамичные архитектурные и живописные композиции раннего авангарда (Н. Ладовского, К. Малевича, В. Кандинского, Л. Поповой) или уравновешенные композиции А. и В. Весниных.
Теоретической платформой деконструктивизма служат положения современного французского философа Жака Дерриды, критикующего метафоричность всех форм современного европейского сознания, заключающегося, по его мнению, в принципе «бытие как присутствие», абсолютизирующем настоящее время. Выход из этой метафизичности Жак Деррида видит в отыскании её исторических истоков путём аналитического расчленения (деконструкции) самых различных текстов гуманитарной культуры для выявления в них опорных понятий и слоев метафор, запечатлевающих следы последующих эпох.
Прогрессивные завоевания в области архитектуры часто используются в чисто формалистических целях, уводящих от рационалистических решений строительных задач. Термин «деконструктивизм» введённый в оборот Жаком Деррида, использовался в литературоведении для обозначения такого способа прочтения произведения, когда сознательно создается конфликт между смыслом текста и принятой его интерпретацией. Этот метод распространился и на изобразительное искусство, и на архитектуру, как реакция на западную метафизическую философию. По определению Жака Дерида, это не стиль, а метод, подход архитекторов к основам основ традиционного подхода к архитектуре как виду искусства. Это не разрушение построенных зданий, а сознательное создание конфликта между тем, как человек привык воспринимать язык и смысл, и тем, что он видит.
В этом отношении интересна его оценка победившего на международном конкурсе проекта генерального плана парка Ла Виллет в Париже (La Villette Park, Paris) архитектор Бернар Тшуми (Bernard Tschumi). В проекте Бернара Тшуми парк насыщен россыпью легких преимущественно одно-, двухэтажных павильонов – «фоли» (follies) – ярко окрашенных металлических сооружений, композиции которых основаны на комбинациях образов и приемов русского авангарда. Деррида пишет, что «follies» вносят в общую композицию ощущение сдвига или смещения, вовлекая в этот процесс всё, что до этого момента казалось, давало смысл архитектуре… follies деконструируют прежде всего семантику архитектуры. Они дестабилизируют смысл, смысл смысла. Не приведёт ли это назад к пустыне антиархитектуры, к нулевой отметке архитектурного языка, при которой он теряет сам себя, свою эстетическую ауру, свою основу, свои иерархические принципы?.. Бесспорно нет. Follies … утверждают, поддерживают, обновляют и «переписывают» архитектуру. Возможно они возрождают энергию, которая была заморожена, замурована, похоронена в общей могиле ностальгии».
Наряду с follies принципам деконструктивизма подчинена композиция и ряда крупных сооружений парка ла Виллет. Так, например, в 6- этажном здании «Города музыки» (Рем Колхас — Rem Koolhaas, Casa Da Musica) криволинейное железобетонное покрытие «оторвано» от основного массива здания и «парит» над стеклянным витражом, заполняющим разрыв между массивными наружными стенами и покрытием. Приём фоли повторён немецкими архитекторами Шнайдером и Шумахером в здании «Инфобокс» (Infobox. Berlin,1996 г.) на площадке строительства и реконструкции Потсдамер — платц в Берлине. Этот длинный красный «железный ящик» поднят над землей стальными опорами. По законам деконструктивизма на углу железная стена разрушена и заменена большим светло-голубым витражом. В интерьере наружные стены отделены от перекрытий широким (до одного метра) зазором. В качестве примера немецкого деконструктивизма в архитектуре может служить и решение многоэтажного жилого дома, расположенного в центре Берлина на углу Кох- и Фридрихштрассе, недалеко от разрушенной «Берлинской стены». Этот 8-этажный дом построен по проекту архитектора Петера Эйзенмана (Peter Eisenman). Светло-зелёный объём углового дома с характерными для конструктивизма плоской крышей и крупными прямоугольными световыми проёмами содержит такие характерные для деконструктивизма элементы композиции, как подрезку угла здания с консолированием двух верхних этажей, введение цвета с наложением на плоскость фасада трёх прямоугольных сеток облицовки — белой, серой и розовой с разными размерами прямоугольных ячеек, что приводит к сбивке масштаба и зрительной деконструкции здания. Той же визуальной деконструкции служит «нематериальная» витражная фактура стен первого этажа по углам дома. По замыслу автора первый этаж должен был перекликаться с Берлинской стеной, для чего был скоординирован с ней по высоте (3,3 м.) и содержал плоские глухие участки наружных стен. Однако эта ассоциация осталась чисто литературной, образно не детерминированной.
Интересно, что при декларативно излагаемой принципиальной разнице творческих программ, композиционные приёмы мастеров деконструктивизма и постмодернизма в проектировании зачастую оказываются общими. Это положение легко подтвердить, сопоставив решение выше описанного дома Эйзенмана с композицией близко расположенного (на углу Кохштрассе и Вильгельмштрассе) 7 — этажного дома, возведённого по проекту одного из ведущих мастеров постмодернизма — Альдо Росси (Aldo Rossi, 1931-1997). Так же как и первый, этот дом занимает ответственное градостроительное положение, замыкая своим угловым объёмом перспективы пересекающихся улиц и поддерживая репрезентативность примыкающей застройки. Композиционно дом расчленён на ряд грубо материальных коричных блоков «нематериальными» 5-этажными витражными вставками. На фасадах кирпичных блоков применена перебивка масштабов проёмов, активно использованы цветовые контрасты (красный кирпич, жёлтые пояса, окрашенные в интенсивный зелёный цвет стальные надоконные перемычки). В компоновке фасада — характерная для деконструктивизма «сбивка масштаба» — ряды обычных световых проёмов перебиваются крупными двухэтажными световыми проёмами, объединяющими по четыре окна увеличенных размеров.
Основным композиционным «ударом» служит глубокая и высокая (в 4 этажа) угловая подрезка с опорой верхних этажей на одиночный столб гипертрофированного сечения. Активная композиционная роль столба подчёркнута и его цветом — белый цвет контрастирует с красно-кирпичным фасадом.
Этот приём активной угловой подрезки, применённый Эйзенманом и Росси, не может не вызвать в памяти первоисточник. Впервые он был освоен выдающимся мастером отечественного конструктивизма И. А. Голосовым в его здании клуба им. Зуева на Лесной ул. в Москве (1927-1929 гг.).
Деконструктивизм — это вопрос архитекторов самим себе, можно ли освободить архитектуру от гегемонии эстетики, красоты, пользы, функциональности, так ли уж незыблемы понятия порядка и беспорядка и можно ли построить здание, отрекшись от всех общепринятых глубинных принципов создания архитектурных сооружений, в том числе: тектоники, равновесия, вертикалей и горизонталей, или всё же архитектору, разрушив старые принципы, необходимо создать что-то свое. Отрекаясь от старых принципов, необходимо создать новые формы, новое пространство, новые типы зданий, в которых эти мотивы «написаны» заново, утратив свою изначальную гегемонию. А создать, значит сказать «да», а не «нет».

Концепция деконструктивизма Ж. Деррида — Деррида

Деррида — один из самых авторитетных философов постмодернизма. Он пользовался большой популярностью в США.

Основной тезис: «Мир — это текст». Критикует европейскую традицию логоцентризма. Настаивает на необходимости практики деконструкции, в ходе которой становится понятно, что текст представляет собой произвольную цепочку из дуг цитат. Деррида понимает письмо в очень широком смысле, вводя «архиспеллинг» — жесты, выражения лица, татуировки, буквы — начала нет, так как любое письмо — это перечень того, что уже было написано, так что набор текстов предполагает фиксированное поле перестановки смыслов. Один текст встроен в другой. Идея — уничтожить логоцентризм — слово уже является письменностью, из чего следует, что письменность является первичной, а язык подчинен письменности.

Понял себя как продолжателя и критика идей Хайдеггера и Фрейда.

Постмодернизм — это широкий феномен современной культуры, включающий образ жизни и мышления, в том числе экономику и политику.

Многие называют 1972 год «датой рождения» постмодернизма, но ассоциируют его с другими событиями. Некоторые ссылаются на публикацию книги «Пределы роста», написанной Римским клубом, в которой делается вывод о том, что если человечество не откажется от прежнего экономического и научно-технического развития, то в ближайшем будущем оно столкнется с глобальной экологической катастрофой. Что касается искусства, то американский теоретик и архитектор C. Дженкс приводит дату 15 июня 1972 года и считает ее годовщиной смерти авангарда и рождения постмодернизма в архитектуре, потому что в этот день в американском городе Сент-Луисе был взорван и снесен район, который считался истинным воплощением идей авангардного урбанизма. Постепенно постмодернизм проникает во все сферы культуры.

Постмодернистская философия, настроенная в первую очередь против Гегеля, видит в нем кульминацию западного рационализма и логоцентризма. В этом смысле его можно определить как антигегегелианство. Гегелевская философия, как известно, основана на таких категориях, как Бытие, Единый, Целый, Вселенский, Абсолютный, Истина, Разум и др. Постмодернистская философия подвергает все это резкой критике и говорит о позиции релятивизма.

Непосредственными предшественниками постмодернистской философии являются Ф. Ницше и М. Хайдеггер. Первый отверг систематический образ мышления Гегеля и противопоставил его мышлению в виде мелких фрагментов, афоризмов и афоризмов. Он пришел к идее радикальной переоценки ценностей и отказа от базовых понятий классической философии, с позиции крайнего нигилизма, с потерей веры в разум, человечество и гуманизм. В частности, он выразил сомнение в существовании некоего «конечного основания», обычно называемого бытием, благодаря которому мысль якобы обретает прочный фундамент и авторитет. По словам Ницше, такого существа нет, есть только его интерпретации и толкования. Он также отверг существование истин, назвав их «неопровержимыми заблуждениями». Ницше нарисовал конкретную картину постмодернистской философии, назвав ее «утренней» или «дневной». Он видел в этом философское или духовное состояние человека, восстанавливающегося после тяжелой болезни и переживающего мир и радость от того, что он продолжает жить. Хайдеггер продолжил в линии Ницше, сосредоточившись на критике разума. Разум, утверждал он, стал инструментальным и прагматичным и деградировал в разум, «вычисляя мысль», высшей формой и воплощением которой стала технология. Последнее не оставляет места для гуманизма. На горизонте гуманизма, как предполагает Хайдеггер, неизбежно возникает варварство, в котором «пустыни, вызванные технологией, размножаются».

Эти и другие идеи Ницше и Хайдеггера получили дальнейшее развитие у постмодернистских философов. Наиболее известными среди них являются французские философы Ж. Деррида, Ж. Ф. Лиотар и М. Фуко, а также итальянский философ Г. Ваттимо.

Деррида — основатель деконструктивизма

Жак Деррида (р. 1930) является сегодня одним из самых известных и популярных философов и литературных критиков не только во Франции, но и за ее пределами. Он представляет постструктуристскую версию постмодернизма. Больше, чем кто-либо другой, у Дерриды есть свои многочисленные последователи за границей. Разработанная им концепция деконструктивизма получила широкое распространение в американских университетах — Йельском, Корнельском, Балтиморском и других — и в первом из них с 1975 года существует школа под названием «Йельский критицизм».

Несмотря на то, что Деррида широко известен, его концепция имеет большое влияние и круговорот, ее очень трудно анализировать и понимать. На это указывает, в частности, С. Кофман, один из его последователей, который утверждает, что его концепцию нельзя обобщить, как нельзя выделить в ней ведущие темы, не говоря уже о логике ее предположений и выводов, понять или объяснить какую-либо конкретную школу мысли.

В его работах, по его собственным словам, «скрещиваются» все виды текстов — философские, литературные, лингвистические, социологические, психоаналитические и все другие, в том числе и те, которые нельзя классифицировать. Появляющиеся тексты — это нечто среднее между теорией и вымыслом, философией и литературой, лингвистикой и риторикой. Их трудно отнести к какому-либо жанру, и они не подходят ни под одну категорию. Сам автор называет их «нелегитимными», «нелегитимными».

Деррида наиболее известна как основатель деконструктивизма. Однако он стал им не столько сам по себе, сколько благодаря американским критикам и исследователям, которые адаптировали его идеи на американской земле. Деррида был доволен таким обозначением своего понятия, хотя он категорически против выделения «существительного» и сокращения всего понятия до него с целью создания еще одного «-изма». Используя термин «деконструкция», он «не думал, что он будет признан центральным». Обратите внимание, что «деконструкция» не фигурирует в названиях произведений философа. Размышляя над этим термином, Деррида отметил, что «Америка — это деконструкция», «ее главная резиденция». Таким образом, он «примирился» с американским крещением своей доктрины.

В то же время Деррида неустанно настаивает на том, что деконструкция не исчерпывается значениями, которые она имеет в словаре: лингвистическими, риторическими и техническими (механическими или «машинными»). Частично, конечно, этот термин несет в себе эти значения, а затем деконструкция означает разобрать слова, разделить; разбить целое на части; разобрать машину или механизм. Все эти значения, однако, слишком абстрактны; они предполагают существование деконструкции, которой на самом деле не существует.

При деконструкции важен не смысл и даже не его движение, а само смещение, смещение внутри смещения, передача передачи. Деконструкция — это непрерывный и бесконечный процесс, исключающий любое суммирование, любое обобщение смысла.

Сочетая деконструкцию с процессом и переносом, Деррида одновременно предостерегает от понимания ее как действия или операции. Это ни то, ни другое, поскольку все это предполагает участие субъекта, активное или пассивное начало. Деконструкция, с другой стороны, больше похожа на спонтанное, непроизвольное событие, анонимную «самоинтерпретацию»: «Это тревожит». Такое событие не требует ни мысли, ни сознания, ни организации со стороны субъекта. Он полностью самодостаточен. Писатель Э. Джабес сравнивает деконструкцию с «распространением бесчисленных пожаров», возникших в результате столкновения многих текстов философов, мыслителей и писателей, которых коснулась Деррида.

Из того, что было сказано, ясно, что Деррида утверждает в терминах «негативного богословия» по отношению к деконструкции, указывая, прежде всего, на то, что деконструкция не является таковой. В какой-то момент он даже суммирует свое мышление в таком же смысле: «Чего нет деконструкции? — Всё! Что такое деконструкция? — Ничего!»

Положительные отражения при деконструкции.

Деррида говорит, что деконструкция приобретает свое значение только тогда, когда она «вписывается в цепочку возможных заменителей», «когда она может быть подставлена и определена другими словами, такими как буква, след, отличимая, комплементарная, девственная плева, наркотик, боковое поле, разрез и т. д.». Внимание к положительной стороне деконструкции усиливается в более поздних работах философа, где она рассматривается через понятие «изобретение» («изобретение»), которое охватывает многие другие значения: открытие, создание, воображение, производство, установление и т.д., подчеркнула Деррида, «Деконструкция изобретательна или ее вообще нет».

В своей попытке деконструировать философию Деррида в основном критикует ее основы. Вслед за Хайдеггером он определяет современную философию как метафизику сознания, субъективности и гуманизма. Его главный недостаток — догматизм. Причина метафизики заключается в том, что из множества известных дихотомов (материя и сознание, ум и бытие, человек и мир, означаемые и означаемые, сознание и бессознательное, содержание и форма, внутри и снаружи, мужчина и женщина и т.д.) метафизика обычно отдает приоритет одной стороне, которой обычно является сознание и все, что с ним связано: субъект, субъективность, мужчина, человек.

Отдавая приоритет сознанию, то есть смыслу, содержанию, а означенное, метафизика принимает его в чистом виде, в его логической и рациональной форме, игнорирует бессознательное и, таким образом, действует как логоцентризм. Если рассматривать сознание с точки зрения его связи с языком, то последний функционирует как словесный язык. Метафизика становится логофоноцентризмом. Когда метафизика посвящает субъекту все свое внимание, она рассматривает его как автора и творца, наделенного «абсолютной субъективностью» и прозрачным самосознанием, способным полностью контролировать его действия и поступки. Отдавая предпочтение человеку, метафизика предстает как антропоцентризм и гуманизм. Так как этот человек обычно человек, метафизика — это фаллоцентризм.

Во всех случаях метафизика остается ло-центризмом, основанным на единстве логотипов и голоса, чувства и разговорного языка, «близости голоса и бытия, голоса и чувства бытия, голоса и идеального чувства». Деррида обнаруживает эту особенность уже в древней философии, а затем на протяжении всей истории западной философии, включая ее наиболее критическую и современную форму, которой, по его мнению, является феноменология Э. Гуссерля.

Деррида выдвигает гипотезу о том, что существует своего рода «архисфера», которая является своего рода «письменностью вообще». Он предшествует устной речи и мыслям и одновременно присутствует в них в неявной форме. «Архивность» в данном случае приближается к статусу бытия. В его основе лежат все специфические виды письма, а также все другие формы выражения. В качестве основного элемента «письмо» однажды уступило место устной речи и логотипам. Деррида не уточняет, когда произошло это «греховное падение», хотя считает, что оно характерно для всей истории западной культуры, начиная с Древней Греции. История философии и культуры предстает как история репрессий, подавления, маргинализации и унижения «письма». В этом процессе «письмо» становилось всё более и более бедным родственником богатого и живого языка, который, в свою очередь, был лишь бледной тенью мысли. «Письмо» становилось все больше и больше чем-то вторичным и производным, сводящимся к вспомогательной технике. Задача Дерриды — восстановить пострадавшее правосудие, показать, что «письмо» имеет не меньший творческий потенциал, чем голос и логотипы.

«Неразрешимое» — это одновременно ничто и в то же время все.

В своей деконструкции традиционной философии Деррида также обращается к психоанализу Фрейда и особенно интересуется бессознательным, которое занимает самое скромное место в философии сознания. В то же время он существенно отличается от Фрейда в интерпретации бессознательного, считая, что Фрейд в целом остается в рамках метафизики: он рассматривает бессознательное как систему, признает существование так называемых «психических мест», возможность локализации бессознательного. Деррида более решительно освобождается от такой метафизики. Как и все остальное, он лишает бессознательного его системных свойств, делает его атопичным, то есть без определенного места, и подчеркивает, что он одновременно везде и нигде. Бессознательное постоянно вторгается в сознание, вызывая в нем замешательство и беспорядок, лишая его видимой прозрачности, логики и самосознания.

Психоанализ привлекает философа еще и тем, что снимает жесткие границы, которые логоцентризм устанавливает между знакомыми противоположностями: нормальной и патологической, мирской и возвышенной, реальной и мнимой, привычной и фантастической и т. д. Деррида еще больше релятивизирует (делает относительными) термины, содержащиеся в таких возражениях. Он делает эти понятия «нерешительными»: они не являются ни первичными, ни вторичными, ни истинными, ни ложными, ни плохими, ни хорошими, и в то же время они являются и одним, и другим, и третьим, и т. д. Другими словами, «неразрывность» — это одновременно ничто и одновременно все. Смысл «неразрывного» разворачивается через переход в свою противоположность, который продолжает процесс до бесконечности. «Нерастворимый» воплощает в себе сущность деконструкции, которая как раз и является непрерывным смещением, сдвигом и переходом во что-то другое, ибо, по словам Гегеля, у каждого существа есть своя другая. Деррида делает это «другое» многообразие бесконечным.

Неопределимое» включает в себя почти все основные термины и понятия: Деконструкция, написание, различение, рассеивание, уточнение, царапание, медицина, резка и т.д. Деррида приводит несколько примеров философствования в духе «неразрешимости». Одним из них является анализ термина «тимпанум», в ходе которого Деррида учитывает все его различные значения (анатомические, архитектурные, технические, полиграфические и т.д.). На первый взгляд кажется, что это поиск и уточнение наиболее подходящего значения этого слова, определенное единство в разнообразии. На самом деле происходит нечто иное, скорее наоборот: основная суть аргумента заключается в отходе от определенного смысла, в пьесе со смыслом, в движении и в процессе написания самого текста. Следует отметить, что такого рода анализ имеет определенную интригу, он увлекателен, характеризуется высокой профессиональной культурой, неиссякаемой эрудицией, богатой ассоциативностью, тонкостью и даже утонченностью и многими другими достоинствами. Но традиционный читатель, ожидающий от анализа выводов, обобщений, оценок или просто какого-то разрешения — такой читатель будет разочарован. Целью такого анализа является бесконечное блуждание по лабиринту, из которого не выходит нить Ариадны. Дерриду интересует сам пульс мысли, а не результат. Именно поэтому тонкий микроанализ с помощью лучших инструментов дает скромный микро-результат. Можно сказать, что сверхзадача такого анализа состоит в том, чтобы показать, что все тексты неоднородны и противоречивы, что то, что авторы сознательно задумали, не находит адекватного осознания, что бессознательное, подобно «хитрости ума» Гегеля, постоянно путает все карты, ставит всевозможные ловушки, в которые попадают авторы текстов. Другими словами, требования разума, логики и сознания часто оказываются несостоятельными.

Концепция Дерриды

Концепция, предложенная Дерридой, встретила смешанный прием. Многие оценивают его положительно и очень высоко. Э. Левинас, например, приравнивает ее значение к философии И. Канта и задает вопрос: «Не разделяет ли его творчество развитие западной мысли на линию демаркации, как в случае с кантианством, которая отделяла критическую философию от догматической философии? В то же время есть авторы, придерживающиеся противоположного мнения. Таким образом, французские историки Л. Ферри и А. Рено не принимают упомянутую концепцию, отрицают ее оригинальность и утверждают, что «Деррида — это его стиль плюс Хайдеггер». Помимо поклонников и последователей, у Дерриды есть немало соперников и в США.

Вкратце основные черты и характеристики постмодернистской философии можно обобщить следующим образом.

Методологически постмодернистская философия основана на принципах плюрализма и релятивизма, которые постулируют «множественность порядков» в реальной реальности и делают невозможным установление между ними какой-либо иерархии. Этот подход распространяется на теории, парадигмы, концепции или интерпретации того или иного «порядка». Каждый из них является одним из возможных и допустимых, их познавательные достоинства одинаково относительны.

В соответствии с принципом плюрализма сторонники постмодернистской философии не рассматривают окружающий мир как единое целое, наделенное объединяющим центром. Их мир распадается на множество фрагментов, между которыми нет устойчивых связей.

Постмодернистская философия обходит стороной категорию бытия, которая в ранней философии означала некий «конечный фундамент», на котором мысль обретала бесспорную подлинность. Первое существо уступает место языку, который объявлен единственным существом, которое может быть известно.

Постмодернизм очень скептически относится к понятию истины; он пересматривает прежнее понимание знания и познания. Она решительно отвергает науку и принимает агностицизм.

Не менее скептически он рассматривает человека как субъекта действия и знания, отрицая прежний антропоцентризм и гуманизм.

Постмодернистская философия выражает разочарование рационализмом, а также идеалами и ценностями, разработанными на его основе.

Постмодернизм в философии приближает ее к науке и литературе и усиливает тенденцию к эстетизации философской мысли.

В целом, постмодернистская философия кажется очень противоречивой, неопределенной и парадоксальной.

Постмодернизм представляет собой переходное состояние и эпоху. Она проделала довольно хорошую работу по уничтожению многих устаревших аспектов и элементов предыдущей эпохи. Что касается позитивного вклада, то он выглядит довольно скромным. Тем не менее, некоторые из его особенностей и идиосинкразии, вероятно, останутся в культуре нового века.

На странице рефераты по философии вы найдете много готовых тем для рефератов по предмету «Философия».

Читайте дополнительные лекции:

1. Лукреций и его поэма «О природе вещей»: современный взгляд — Общая характеристика античной философии
2. Человек как предмет структуралистской антропологии
3. Эстетика. Становление эстетики
4. Компьютеризация инженерной деятельности
5. Человек как микрокосм и макрокосм
6. Мишель фуко, французский философ, историк, теоретик культуры
7. Возрождение — кризис религиозного мировоззрения
8. Сознание и бессознательное. (Фрейд, Юнг, Райх, Хорни, Салливан) — Соотношение сознания и бессознательного в работах З. Фрейда
9. Шарль Фурье, французский философ, социолог, представитель утопического социализма
10. Национальное в философии

Деррида Жак

 XPOHOC ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ ФОРУМ ХРОНОСА НОВОСТИ ХРОНОСА БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА ЭТНОНИМЫ РЕЛИГИИ МИРА СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ КАРТА САЙТА АВТОРЫ ХРОНОСА Родственные проекты: РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПРАВИТЕЛИ МИРА ВОЙНА 1812 ГОДА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ СЛАВЯНСТВО ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ АПСУАРА РУССКОЕ ПОЛЕ

Жак Деррида Деррида Жак (1930/2004) — французский философ, литературовед, общественный деятель. Исследовательская и литературная деятельность Дерриды очень широка и многогранна. Деррида является создателем одной из современных теорий, которая получила название деконструктивизма. В целом Деррида известен своими многочисленными трудами, в которых он последовательно раскрывает многие понятия, составившие основу современной философии и литературоведения. Среди работ Дерриды — «Голос и явление», «Грамматология», «Письмо и различие», «Эссе об имени» и др. Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 81. Другие биографические материалы: Грицанов А.А. Интеллектуальный лидер «Парижской школы» (Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998). Автономова Н.С. Представитель постструктурализма, постмодернизма (Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010). Родился в сефардской семье (Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под. ред. О. Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова, при участии Т.А. Дмитриева. М., 2009). В ряде пунктов своей концепции Деррида близок к структурализму (Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983). Далее читайте: Философы, любители мудрости (биографический указатель). Исторические лица Франции (биографический указатель). Сочинения: L’origine de la geometrie de Husserl. P., 1962; La voix el la phe- nomene. P., 1967; L’ecriture et difference. P., 1967; De la grammatologie. P., 1967; La dissemination. P., 1972; Marges — de la philosophic. P., 1972; Positions. P., 1972; Glas.P., 1974;L’archeologie du frivole. P., 1973; Eperons. Les styles de Nietzsche. P., 1978; La verite en peinture. P., 1978; La carte postale: De Socrate a Freud et au-dela. P., 1980; D’un ton apocalyptique adopte naguere en philosophic P., 1983; Autobiographies. L’enseignement de Nietzsche et la politique du nom propre. P., 1984; Parages. P., 1986; Schibboleth — pour Paul Celan. P., 1986; Psyche: Invention de I’autre. P., 1987; Ulysse gramophone. Deux mots pour Joyce. P., 1987; De 1 ‘esprit. Heidegger et la question. P., 1987; Signeponge. P., 1988; Memoires pour Paul de Man. P., 1988; Limited Inc. P., 1990; Le probleme de la genese dans laphilosophie de Husserl.P., 1990; L’autre cap. P., 1991; Donner le temps. I. La fausse monnaie. P., 1991; Saufle nom. Galilee, 1993; Khora. P., 1993; Passions. P., 1993; Spectres de Marx. P., 1993; Politiquesde I’amitie. P., 1994; Force de loi. P., 1994; Mai d’archive. P., 1995; Le monolinguisme de I’autre. P., 1996; Apories. Mourir — s’entendre aux «limites de la verite». P., 1996; Resistances de la psychanalyse. P., 1996; Adieu — a Emmanuel Levinas. P., 1997; De l’hospitalite. P., 1997; Cosmopolites de tous les pays, encore un effort! P., 1997; Demeure. Maurice Blanchot. P., 1998; Donner la mort. P., 1999; Начало геометрии. M., 1996; Позиции. К., 1996; Шпоры: стили Ницше. — «ФН», 1991, № 3—4; Эссе об имени (Страсть, Кроме имени. Хора). СПб., 1998; О грамматологии. М., 2000. Литература:  Lesfinsdel’homme.Apartirdu travail de Jacques Derrida. P., 1981; Ryan M. Marxism and deconstruction. Baltimore — L., 1982; Marx after Derrida. —«Diacritics», a review of contemporary criticism. Winter 1985; Gasche R. The Tain of the Mirror. Derrida and the Philosophy of Reflection. Cambr. (Mass.) -L., 1986; Norris C. Derrida. L., 1987; Steinmetz R Les styles de Derrida. Bruxelles, 1994; Kofman S. Lectures de Derrida. P., 1984; Deconstruction and Philosophy, ed. by J. Sallis. Chi.-L., 1987; Derrida and Deconstruction, ed. by H. J. Silverman. N. Y.—L., 1989; Redrawing the lines. Analytic Philosophy, Deconstruction, and Literary Theory. Minneapolis, 1989; Derrida. — «Revue philosophique de la France et de I’etranger». P., 1990. № 2; Bennington G., Derrida J. Jacques Derrida. P., 1991; Zima P. La deconstruction. Une critique. P., 1994; Le passage des frontieres. Autour du travail de Jacques Derrida. P., 1994; Farrel F. B. Subjectivity, Realism and Postmodernism. Cambr., 1996[ Malabou С., Derrida J. La contre-allee. P., 1999; L’animal autobio- graphique. Autour de Jacques Derrida. P., 1999; Автономова H. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Жак Деррида в Москве. М., 1993; Соколов Б. Г. Маргинальный дискурс Деррида. СПб., 1996; Ильин И. Постструктурализм, деконструктивизм, постмодернизм. М., 1996.

Умер философ Жак Деррида | Статьи

В Париже в возрасте 74 лет скончался один из крупнейших философов современности, основатель теории деконструктивизма, автор работ «О грамматологии», «Письмо и различие» и множества других, Жак Деррида. Обозреватель «Известий» Николай Александров беседует о Жаке Деррида с доктором философии, профессором Валерием Подогорой.

Валерий Подорога: Жак Деррида — действительно крупнейший мыслитель последнего времени. Когда такой человек уходит из жизни — отношение к нему во многом меняется. Ведь при жизни на него, что называется, спускали всех собак. Хотя можно сказать, его жизнь не была сладкой, но была счастливой. Он опубликовал множество книг, огромное количество эссе. У него есть специальные переводчики по всему миру. У него тысячи учеников. Он вел открытые семинары, к нему приезжали десятки и десятки людей со всего мира. Он не был тайным гуру, но был открыт для общения. То есть я хотел бы подчеркнуть эту универсальность Жака, как педагога и мыслителя. «Известия»: Несколько слов о влиянии Деррида на интеллектуальный мир в России…

Валерий Подорога: В России Деррида впервые появился в 1991 году, когда он приехал почти неофициально. Обсуждение его приезда продолжалось где-то около полутора-двух лет. В году девяносто третьем Деррида снова приехал, уже благодаря посольству Франции. Однако нельзя сказать, что в России сложилась школа его учеников. Воспринимали его здесь неоднозначно. Было довольно много критики и «гонений» со стороны консервативных философских академических кругов, а также со стороны левацкой молодежи. История его влияния в России ограничена. И хотя многие тексты Деррида переведены, такого воздействия его работ, как в Европе и США, в России нет и вряд ли будет. И это при том, что его интерес к Восточной Европе был довольно велик. Кстати говоря, его жена — специалист по истории русской литературы. Он неоднократно бывал в Восточной Европе. В Чехословакии — еще в доперестроечные годы — его даже арестовали. Подсунули какие-то наркотики. Была целая кампания по его освобождению. Так что у Деррида есть и правозащитный ореол.

— Деконструкция теперь уже настолько общее понятие, что не все понимают его смысл.

— Сам Жак термин «деконструкция» не считал очень удачным. Как у всех общеупотребительных терминов, его значение стирается. Однако деконструкция обозначает то, что обозначает. Деконструкция — разбор, разложение некоей конструкции. Но основная идея состоит вот в чем. Мы имеем дело не с реальностью, а с реальностями, которые описываются разными языками. Есть политическая реальность, экономическая реальность и т.д. И возникает такой момент, когда языки, описывающие реальность, не столько определяют, обозначают, сколько, наоборот, скрывают, уводят от нее. Тогда и требуется аппарат деконструкции, освобождения реальности из-под оков языка. Кстати, поэтому у Жака возникала масса проблем, он вызывал гнев у консервативной части философского истеблишмента, потому что подрывал консервативные философские методы. История его работ, его опытов деконструкции — череда скандалов.

— С чем еще помимо метода деконструкции Деррида вошел в европейскую философскую мысль?

— Еще одна область, в которой влияние Деррида сильно ощутимо, — теория Другого. В русской философской традиции модно сказать: Другого не существует. Другой преодолевается во всеединстве, в Мы, теряет свое значение. Это уже не Другой, а Ближайший. А в рамках западной рационалистической традиции другой приобретает все более изощренные формы. Здесь нет перехода от Другого к Мы. Более того, Я — это следствие отношения к Другому. Деррида считал, что метка, минимальная единица Другого — след. Он первичен, он выступает в качестве инструмента различия, он существует еще до слова. То есть различие первично, дословесно. Из различия рождается слово.

— Идеи Деррида кажутся особенно актуальными применительно к социально-политической сфере.

— Это действительно так. Политики и масс-медиа создают язык, который описывает политическую действительность. И то, что не вписывается в этот языковой мейнстрим, в эту болтовню узнаваемого, — отвергается. Главным тезисом становится — «этого не надо говорить, потому что мы знаем, что нужно говорить». В результате у нас нет журналистики. Потому что и политики, и журналисты говорят на одном и том же языке. Деконструкция — метод, которым должны владеть журналисты.

Жак Деррида и деконструкция — даже не прошлое

Цзин Чжай

Если я покрашу бутылку из-под молока в красный цвет, значит ли это, что я ее «деконструировал»? Это пример деконструкции, предоставленный Найлом Люси в Словаре Деррида , и он дает нам хорошую отправную точку для обсуждения деконструкции. По словам Люси, раскрашенная бутылка выглядит иначе, чем оригинал. Это простое изменение внешнего вида не превращает молочную бутылку в молочную бутылку.Тем не менее, окрашивание бутылки молока в красный цвет может стать деструктивным, если принять во внимание контекст. Если люди считали бесцветность бутылки само собой разумеющейся природой молочных бутылок по умолчанию, окрашивание ее в красный цвет разрушает это преобладающее представление.

Окрашивание молочной бутылки в красный цвет может быть одновременно и деконструктивным, и нет, что само по себе довольно сложно. Однако сложность деконструкции выходит далеко за рамки этого. Прежде всего, трудно определить деконструкцию.Как родоначальник деконструкции, Деррида за свою жизнь опубликовал более сорока книг и сотни статей, но ему не удалось дать деконструкции авторитетного определения. Одним из препятствий для этого является то, что деконструкция активно критикует сам язык, необходимый для ее объяснения. Структура языка уже была целью деконструкции, чтобы возражать против нее, что лишает возможности определить деконструкцию с помощью языка. Еще одна интересная черта деконструкции состоит в том, что она отказывается от сущности.Деррида, нет ничего, что можно было бы назвать существенным для деконструкции в ее дифференциальных отношениях с другими словами. Другими словами, деконструкцию следует понимать в контексте. Подобная текучесть также препятствует возможности определения деконструкции.

Поскольку деконструкция не имеет фиксированного определения, понимание ее характеристик является важным способом помочь понять концепцию. С одной стороны, деконструкция начинается с отказа от авторитета или определяющей силы всякого «есть» или просто от отказа от авторитета вообще. Это помогает объяснить деконструктивное значение бутылки с молоком. Окрашивание молочной бутылки в красный цвет является революционным в том смысле, что оно демонстрирует несущественность того, чем «является» молочная бутылка. С другой стороны, Деррида также пишет: «Происходит деконструкция. Это событие, которое не ждет обдумывания, осознания или организации субъекта или даже современности». Если вещи деконструируемы, то они уже деконструируемы — как вещи. Это означает, что деконструкция уже существовала еще до того, как Деррида создал теорию деконструкции.

Жак Деррида. Виа Британика.

Еще один возможный путь к пониманию деконструкции состоит в том, чтобы выяснить, чем она не является, что подробно изложил сам Деррида. Во-первых, деконструкция не сводится к позиции нонконформизма, оппозиции или принципиального сопротивления. Все эти действия подразумевают риск бессознательного воспроизведения исходной структуры. Люси пишет: «Если я накрашу ногти лаком, я не разрушу свою сексуальность. Если я проголосую за консерваторов в знак протеста против неудач парламентских левых, я не деконструирую политику.Кроме того, деконструкция не является формой критики. Это не метод и не теория. Это не дискурс и не операция. Дело не в том, что деконструкция предпочитает или предпочитает деконструировать вещь. Иными словами, применить деконструкцию невозможно, ибо деконструкция уже была.

Самая загадочная часть деконструкции заключается в том, почему она оказывает такое большое влияние на гуманитарные и социальные науки, но сама по себе не является методом или теорией. С 1980-х годов деконструкция обозначила ряд теоретических направлений в области права, антропологии, историографии, лингвистики, социолингвистики, психоанализа, политической теории, феминизма и исследований ЛГБТ.Это даже влияет на архитектуру, музыку, искусство и художественную критику. Большое влияние деконструкции может заключаться в ее революционном объяснении мира, общества и знания. Деррида утверждал, что деконструкция не была теорией или методом, а превратилась в теорию и метод. В основе этого метода лежит концепция взаимности знаков Деррида.

Деррида утверждает: «С того момента, как появляется смысл, нет ничего, кроме знаков. Мы думаем только знаками». Любое данное понятие конституируется в терминах его взаимного разграничения.И это насильственная иерархия, с которой мы имеем дело в классической философской оппозиции. Один из двух терминов всегда управляет другим, например, речь важнее письма. Первая задача деконструкции состоит в том, чтобы найти и опрокинуть эти оппозиции внутри текста или корпуса текстов. Деконструкция также отмечает их различие и вечную игру между противоположными понятиями.

Эти конкретные задачи позволяют деконструировать возможность постоянного вклада постструктурализма и постмодернистской философии без очевидного определения.Когда мы говорим о деконструкции, это, безусловно, намного сложнее, чем покраска бутылок из-под молока в красный цвет. Но Деррида начал путешествие по многим академическим областям, чтобы найти деконструктивный смысл даже в незначительных действиях, таких как покраска молочной бутылки в красный цвет.

 

Теория деконструкции Жака Деррида — Объяснение

Краткий обзор : Теория деконструкции, основанная на работах философа Жака Деррида, представляет собой теорию литературного анализа, противостоящую предположениям структурализма.Его основная цель состоит в том, чтобы различить отношения между текстом и смыслом. При выполнении этой задачи теория деконструкции критически относится к структуралистским идеям логоцентризма и бинарных оппозиций и вместо этого стремится понять значение как абстрактное и текучее.

Деконструкцию можно рассматривать как средство для понимания отношений между текстом и значением, учреждением и природой, дихотомиями и иерархиями, созданными языком. Это форма литературного и философского анализа, заимствованная из работ постструктуралистского философа Жака Деррида.Его работа утверждает, что значение не статично, а постоянно развивается и меняется во времени и пространстве. Кроме того, он утверждает, что язык является производным, то есть слова получают значение от других слов, а не от какой-то абсолютной истины. Объясняя динамическое качество значения в языке, Деррида пишет о бинарных оппозициях и о том, как значение существует как нестабильная по своей сути сила. Иллюстрируя идею деконструкции, Деррида критикует западное философское понятие логоцентризма и вместо этого утверждает, что лингвистические знаки следует рассматривать как отличные от понятий, которые они представляют.

Деррида ввел термин « различие», который составляет основу теории деконструкции. Это означает как различие, так и акт отсрочки, которые вместе помогают нам понять смысл. Мы понимаем значение слов в отличие от значения других слов. Например, счастье понимается как эмоция, которая не является грустью. Это заботится об аспекте «различия» различий. Деррида также утверждает, что значение любого слова понимается через непрерывный процесс откладывания.Он говорит, что для того, чтобы понять определение или значение одного слова, мы полагаемся на значения других слов, которые его определяют. Этот постоянный процесс конкурирующих интерпретаций и вечного откладывания является свидетельством того факта, что смысл не фиксирован.

Понимание логоцентризма и его места в теории деконструкции

Деррида критически относился к идее логоцентризма – традиционной западной философской вере в то, что письмо и язык указывают на некую внешнюю реальность.Деррида полагает, что центральным аспектом традиционной западной философии является вера в существование абсолютной, неоспоримой истины, которая затем используется для теоретизирования смысла. Это означает, что эта «истина» становится центром, вокруг которого создается весь смысл. Идея/термин, которому присваивается титул «истина», называется logos , который становится известным обществу с помощью языка, переводящего термин в слова. Здесь важно отметить, что логоцентризм подчеркивает различие между естественным (логос) значением термина (как оно существует абстрактно в наших мыслях) и его институционализированным значением (как оно существует в письменной форме). Например, в то время как справедливость является абстрактной идеей, которая порождает последующие значения и знания, она институционализирована как закон , который является письменным проявлением этой идеи. Деррида, однако, полагает, что естественное и институционализированное значения терминов не могут быть так легко разделены. Вместо этого он говорит, что природа и институт неразрывно связаны, причем одно влияет на значение другого. Вместо того, чтобы рассматривать закон как воплощение справедливости, , мы можем понять обе концепции через их взаимодействие, потому что, как предполагает Деррида, природа конструируется с учетом институтов.Если мы продолжаем рассматривать закон как воплощение справедливости, мы игнорируем все другие возможные значения справедливости, не отраженные в писаном праве. В результате деконструкция прославляет неоднородность смысла, содержащегося в текстах. Деконструкция верна фразе «Нет ничего вне текста», путем опровержения представления о трансцендентальном происхождении значения. Вместо этого Деррида говорит, что происхождение не является независимым от его института, а скорее является его функцией.

Бинарные оппозиции и их роль в создании смысла

Деррида утверждает, что западная культура учит людей мыслить и воспринимать мир бинарно (добро и зло, мужское и женское, черное и белое). Когда мы понимаем мир с точки зрения таких бинарных оппозиций, мы непреднамеренно создаем иерархии, присваивая титул превосходства одной половине бинарности, считая другую «подчиненной». Существование таких бинарностей в языке укрепляет созданные ими иерархии в реальности.Одна из основных ролей деконструкции состоит в том, чтобы подвергнуть сомнению такие порядки, отвергнув идею «фиксированного значения». Однако он не стремится сделать это путем обращения иерархии вспять, потому что это позволило бы доминирующей и подчиненной динамике сохраняться и продолжать принимать альтернативное проявление фиксированного значения. Вместо этого деконструкция стремится выйти за границы оппозиционного смысла и проанализировать происхождение идей, чтобы помешать доминирующим структурам вновь утвердиться. В этом смысле деконструкцию можно рассматривать как процесс вопрошания, а не как процесс поиска «истины».

Деррида настаивает на том, что деконструкцию не следует рассматривать как метод, поскольку ее нельзя применять для доказательства или опровержения гипотез. Он также добавляет, что деконструкция не осуществляется с определенной целью или даже преднамеренно; это то, что просто происходит вокруг нас. Как уже говорилось, деконструкция не стремится демонтировать существующие структуры, а лишь пытается раскрыть логику таких систем, чтобы их можно было лучше понять. Сам процесс неопределен и не поможет вам прийти к определенному результату или абсолютной истине.Это только откроет возможности смысла и различные способы понимания идей и концепций, которые нами управляют.

В отличие от предложений структурализма и формализма, Деррида отвергает представление о том, что все тексты структурированы вокруг одной центральной идеи или реальности. Вместо этого деконструкция стремится понять тексты, отрицая дихотомии и вместо этого сосредотачиваясь на их неразрешимости. Таким образом, деконструированный текст не достигает каких-либо постоянных и определенных значений. Как критик литературных различий Дж.Хиллис Миллер писал в своем эссе «Скала Стивенса и критика как лекарство » (1976), : «Деконструкция — это не демонтаж структуры текста, а демонстрация того, что он уже сам себя демонтировал. Его кажущаяся твердой почва — не скала, а разреженный воздух».

Читайте также: Лингвистика: все, что вам нужно знать

Ссылки

Тернер, К. (2016, май). Жак Деррида: Деконструкция . Критическое юридическое мышление.https://criticallegalthinking.com/2016/05/27/jacques-derrida/.

Мамброл, Н. (2019, 12 сентября). Деконструкция . Литературная теория и критика. https://literarness.org/2016/03/22/deconstruction/.

Рейнольдс, Дж. (без даты). Интернет-энциклопедия философии. https://iep.utm.edu/derrida/#H5.

Мерриам-Вебстер. (н.д.). Логоцентризм . Мерриам-Вебстер. https://www.merriam-webster.com/dictionary/logocentrism.

Британская энциклопедия, вкл.(н.д.). Жак Деррида . Британская энциклопедия. https://www.britannica.com/biography/Jacques-Derrida#ref748407.

Британская энциклопедия, вкл. (н.д.). Деконструкция . Британская энциклопедия. https://www.britannica.com/topic/deconstruction.

Деррида и деконструкция | Philosophy Talk

На этой неделе наша тема — Деррида и деконструкция. Деррида был одним из самых почитаемых и широко ругаемых мыслителей середины-конца двадцатого века.Многие люди в самых разных дисциплинах, особенно в литературных гуманитарных науках, считают его абсолютно оригинальной фигурой. Недавно Марк Тейлор назвал его одним из трех наиболее важных философов 20   века — вровень с Хайдеггером и Витгенштейном. С другой стороны, многие философы категорически не согласились бы с этой оценкой (включая оценку Хайдеггера и, в меньшей степени, Витгенштейна), особенно такие философы, как Джон и я, принадлежащие к англо-американской традиции. В наших кругах Деррида считается чем-то вроде мошенника и шарлатана. Более того, люди обвиняют его в том, что они часто считают особенно плачевным состоянием литературоведения. Но мы ставим под сомнение все здесь, на Philosophy Talk. Поэтому, полностью отдавая должное Деррида, мы должны спросить себя, не является ли это предубеждением, которое мешает нам оценить глубину и важность Деррида.

Моя первая реакция на этот вопрос заключается в том, что явно не а просто  предубеждение вызывает у столь многих ругательство над ним.Я имею в виду, что для человека, глубоко озабоченного природой письменного языка и интерпретацией письменного языка, Деррида было ужасно трудно читать и интерпретировать. Конечно, вы могли бы спросить, тяжелее ли он Канта или тверже Гегеля. Ни одного из этих парней нелегко прочитать или интерпретировать, но никто не отвергает их как мошенников или шарлатанов. Впрочем, может быть, это как раз и показывает разницу между немецким мраком и французским мраком. Немецкая неизвестность может казаться глубокой, но французская неизвестность только раздражает и сбивает с толку.

Но шутки в сторону — а я просто шутил — я думаю, что есть более глубокая причина, по которой англо-американские философы часто находят Деррида таким отталкивающим. Его работа направлена ​​на то, чтобы подорвать то, что он считает самой основой всего, что мы делаем. Я говорю здесь о так называемом логоцентризме, который, по мнению Деррида, лежит в основе западной философии, и его заявлениях о том, что он решительно вывел нас за его пределы. Поскольку аналитическая философия претендует на то, чтобы быть продолжением западной философской традиции, она продолжает традицию логоцентризма.Говоря немного по-дерридаски, можно сказать, что подобно логоцентрикам древности мы, анально-ретентивные, логофаллоцентрические философы отдаем предпочтение логосу, т. е. смыслу, разуму, духу, — и считаем речь предшествующие, в порядке значения, написанию. И, отдавая предпочтение речи, а не письму, мы отдаем предпочтение присутствию, а не отсутствию. Мы жаждем трансцендентальных означаемых — значений, превосходящих все означающие, значений, превосходящих все знаки. Теперь я не уверен, что все это значит, но это определенно звучит плохо.И Деррида показывает нам, как выйти за пределы всего этого. То есть, как выйти за пределы гнетущей метафизики присутствия, которая исключает, маргинализирует и не признает то, что отсутствует, то, что отличается и другое. Подумайте, например, обо всех голосах, которые исторически отсутствовали в западном философском каноне. Голоса женщин, чернокожих, геев, бедняков и так далее. Благодаря привилегированному присутствию канона он не признает того, чего нет, чего нет.

Однако меня несколько изумляет, что из-за кажущегося аполитичным и морально невинным акта принятия устного слова как предшествующего письменному слову мы делаем все эти неприятные вещи. Знаю, знаю. Есть длинная история о том, как это работает. Но благодаря Дерриде якобы есть выход из беспорядка, в который нас загнала традиционная западная философия. Мы выполняем своего рода разворот. Мы предпочитаем тексты, то есть письмо, речи. Преимущество этого шага в том, что, в отличие от речи, текст конституируется как тем, что он исключает, так и тем, что он включает, отсутствием в той же мере, что и присутствием.Изучение текстов, даже текстов канона с его гнетущей метафизикой присутствия, позволяет узнать и признать отсутствующее.

 Отсутствие через текст мы получаем путем деконструкции текста. Теперь это не означает снести его и разорвать на части, что-то вроде сноса здания — по крайней мере, не совсем так. Наоборот, деконструировать текст — значит разоблачить неизбежные и неустранимые противоречия и противоположности, на которых он основан, которые он маскирует и отказывается признать, разоблачить его как лишенный фиксированного и определенного смысла, как неустранимо сложный, неустойчивый и, даже , невозможно.

Это полный рот. И я знаю, что я не в состоянии понять это в одиночку. И я сомневаюсь, что Джон тоже. Нам определенно понадобится помощь с этим. К счастью для нас, помощь уже в пути в лице Джошуа Кейтса, автора книги Филдинг Деррида : Философия, литературная критика. История и работа деконструкции.

Деррида и деконструкция | Philosophy Talk

Джошуа Кейтс, профессор английского языка в Университете Индианы, присоединяется к Джону и Кену для исследования деконструкции, самого важного вклада Жака Деррида в философию.Разговор начинается с некоторых разногласий, связанных с его работой. Как указывает Кен, Деррида работал в континентальной традиции философии, стиле, который противоречит аналитической методологии. Кен отмечает, что, поскольку и он, и Джон обучались последней практике, они чувствуют предрасположенность критиковать и, возможно, даже отвергать идеи Деррида. Имея это в виду, Джон напоминает нам, что Philosophy Talk существует для того, чтобы бросить вызов предрассудкам. Поэтому мы должны отбросить в сторону наши личные предубеждения, исследуя эту противоречивую, но плодотворную фигуру.

Что касается изучения языка, то аналитические и континентальные философы давно расходятся во мнениях. Философы-аналитики применяют логоцентрический подход к изучению языка, а это означает, что они стремятся извлечь значение из элементов языка, таких как синтаксис и контекст. Кроме того, они ценят речь выше письменного слова. Чтобы оправдать это предпочтение, рассмотрим аналогию. Предположим, что пара людей сражается лицом к лицу. Когда это происходит, они устанавливают прямые межличностные отношения друг с другом.Теперь рассмотрим аналогичный сценарий, в котором один человек бросает камень в другого. С помощью орудия (камня) метатель может действовать на расстоянии. Некоторые межличностные элементы отходят от первоначальных отношений, так что прямые отношения больше не нужны. Этот пример, утверждает Джон, аналогичен развитию письменного слова, так что людям больше не нужно говорить напрямую, чтобы общаться.

Хотя предыдущий пример поднимает интересные вопросы относительно эффективности письменного языка, Кейтс отвечает, что Деррида намеревался переоценить не письменное слово, а всю иерархию как таковую. Для этого Деррида предложил деконструктивизм, новую технику литературной интерпретации. Он никогда не подвергал сомнению фактичность речи, возникающей перед письменным словом. Однако иерархически структурировать речь и письмо означает, по словам Кейтс, принять «узкий телеологический подход к языку». Отдавая предпочтение речи над письменным словом, мы забываем, что язык может существовать и независимо от говорящего, тем самым игнорируя одну из существенных характеристик языка.

Остается открытым вопрос о внутреннем устройстве деконструктивизма.Согласно Кейтс, деконструкция текста не разбивает его на составные части, а скорее создает в процессе новое значение. Деррида хотел, чтобы читатель подходил к тексту не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения содержания, которого ему не хватало. Если, например, в тексте по американской истории отсутствует информация или комментарии о жестокости рабства, текст фактически представляет эту тему, но иначе, чем если бы он включал эту тему. Кен по-прежнему настроен скептически, переформулируя вопрос о том, сохраняет ли актуальность великая литература западного канона после деконструкции.Хотя мы никогда не приходим к окончательному ответу, Кейтс дает пример деконструкции из критики Деррида Конституции Соединенных Штатов. Возьмем, к примеру, первые слова преамбулы: «Мы, люди…». Кейтс отмечает, что Деррида задавал такие вопросы, как «Существовали ли «народ» до того, как они написали текст, и если да, то кто они были?» и «Существовала ли нация или что-то еще в этом отношении до того, как отцы-основатели написали об этом?» В заключение Грег Слейтер, постоянный слушатель Philosophy Talk, предлагает определение деконструкции как «выявление невысказанных предположений, на которых основан текст.Объяснение, похоже, удовлетворит тех, у кого скептический взгляд.

• The Roving Philosophical Reporter (до 4:55) Анджела Килдофф представляет ряд академических мнений о Дерриде. Некоторые называют его сбитым с толку, в то время как другие оправдывают его распространение философии на другие дисциплины, особенно гуманитарные. Независимо от того, как Деррида плывет в вашей лодке, он, безусловно, плывет.

• Шестьдесят второй философ (смотреть до 48:30) Ян Шоулз выражает разочарование в связи с недавно снятым документальным фильмом о Дерриде.Он сардонически вспоминает сцены, в которых знаменитый мыслитель заказывает кофе или чистит апельсин, отмечая, насколько увлекательно было бы увидеть, как философ положит конец расизму или решит проблему голода в мире. В ответ на такие жалобы критики призывают зрителей смотреть на фильм с деконструктивной точки зрения. Судя по всему, документальный фильм стремится разоблачить собственную «документальность». Бывает, что философы не самые лучшие сюжеты для фильмов, но их было снято довольно много. Он продолжает называть несколько малоизвестных названий.

Деррида — отец деконструкции — Философская зона

Алан Сондерс: Знаете ли вы, что существует рецепт деконструированного салата Цезарь? Или что можно купить пару деконструированных джинсов?

Но деконструкция на самом деле не в том, чтобы разорвать края или подать все ингредиенты по отдельности, а не вместе в миске, это способ чтения философских текстов. И на этой неделе мы исследуем работу человека, который придумал этот термин (и иногда сожалел, что он этого не сделал), французского философа Жака Деррида.

Вот о ком мы говорим на этой неделе в Зоне Философов.

Привет, я Алан Сондерс.

В свое время Деррида был яркой звездой на французском философском небосклоне, но в других странах, таких как Австралия, ему уделялось наибольшее внимание на факультетах медийных исследований или литературы. Именно от него, в числе прочих, они получили то, что называли «теорией».

Недавно на этом шоу мы услышали от теоретического критика. Теперь давайте посмотрим, можно ли отнестись к этому более благосклонно.Наш гид — Пол Паттон, профессор философии Университета Нового Южного Уэльса.

Но прежде чем мы обратимся к мысли, давайте посмотрим на мыслителя.

Жак Деррида родился в сефардской еврейской семье в 1930 году в Эль-Биаре, пригороде Алжира, в то время, когда Алжир был французской колонией. Насколько важны для него были эти два факта: быть евреем и родом из Алжира?

Пол Паттон.

Пол Паттон: Я думаю, что они оба были очень важны для его мыслей и его отношения к философии, его отношения как к французскому языку, так и к французской культуре, и, конечно же, к французской философии.И он написал увлекательное эссе под названием «Одноязычие Другого», в котором он говорит об этом воспитании и рассказывает об исключениях, которые он пережил в детстве, будучи еврейским ребенком, ни арабским, ни французским. И он говорит о своем отношении к французскому языку, который, как он говорит в одной из своих парадоксальных формулировок, был «его единственным языком, хотя и не был его родным языком». Затем он рассказывает о своем отношении к французской системе образования и опыте переезда во Францию ​​в качестве старшеклассника в 50-х годах.

И одна из вещей, которые я считаю характерными для философии Деррида, — это ее необычайное внимание к языку, деталям и нюансам языка, а также то чувство, в котором он является выдающимся знатоком французского языка, как говорящим, так и читатель. Трудно не думать, что это как-то связано с взрослением аутсайдера, ростом, по сути, колонистом особого рода, с отношением аутсайдера к французскому языку и французской культуре.

Алан Сондерс: В конце 1940-х он изучал философию в Париже в известной Ecole Normale Superieure.Каковы были его ранние философские влияния?

Пол Паттон: Он всегда описывает себя феноменологом по образованию и образованию, поэтому его работа и его первоначальная диссертация, спроектированная в Ecole Normale Superieure, была работой над основателем феноменологии Эдмундом Гуссерлем, и я думаю, что это была одна из фигур, оказавших на него наибольшее влияние и о которой был написан ряд его влиятельных ранних работ.

Алан Сондерс: Интересно. Я имею в виду феноменологию, это явно философия от первого лица, не так ли? Речь идет о вашем собственном восприятии и о том, как вы интерпретируете свое восприятие мира.Я имею в виду, что во многих отношениях это восходит к Декарту, который сидел в одиночестве и задавался вопросом, может ли он доверять впечатлениям от мира, которые, кажется, дают ему его чувства. Так что это была своего рода философия, которая повлияла на молодого Деррида.

Пол Паттон: Да, и это правда, как вы говорите, это подход к философии от первого лица. Вероятно, также верно будет сказать, что отношение Деррида к этому было критическим с самого начала, и действительно, именно в контексте этого критического взаимодействия с Гуссерлем он разработал некоторые характерные темы своего деконструированного подхода к философии.

Алан Сондерс: В 1992 году было предложено, чтобы Деррида получил почетную степень Кембриджского университета. Это предложение встретило сильное противодействие со стороны ряда выдающихся философов-аналитиков, в том числе великого американского философа Уилларда Куайна. Его также упрекнул другой философ-аналитик, выдающийся философ Джон Серл из Беркли. В чем их проблема? Почему он так раздражает англо-американских аналитических философов?

Пол Паттон: Трудно ответить на этот вопрос. Я хочу сказать об этом довольно постыдном эпизоде ​​в недавней истории философии то, что многие из тех, кто подписал петиции и подписало это печально известное письмо в The Times в Лондон, совершенно очевидно были людьми, которые не читали Деррида. И трудно понять, как философы, в частности, могут относиться к мыслителю, к совокупности работ, которые они не читали. И это решение может быть принято только на каких-то априорных основаниях, что это не традиция мысли, заслуживающая серьезного внимания, или это так явно неясно и запутанно.Но я думаю, что это действительно решение, принятое на основе невежества, и в этом смысле неоправданное и неоправданное.

Что их снова так раздражает, трудно сказать. Я имею в виду, что это может быть неправильное понимание, которое циркулировало в отношении работы Деррида, представление о том, что он был каким-то бесстыдным и непоследовательным релятивистом, который думал, что нет такой вещи, как истина, нет основы для объективности. Это опять-таки плохое понимание его философии и его интересов, но они, безусловно, были распространены.

Я полагаю, третье, на что можно было бы указать, это то, что, хотя Деррида получил образование философа и завершил агрегацию как философ во французской системе, его перевод, так сказать, в английский мир произошел не через философию. , но больше через литературу и через отделы сравнительного литературоведения. Таким образом, феномен деконструкции в том виде, в каком он развивался, особенно в Соединенных Штатах с конца 70-х годов, был феноменом, очень тесно связанным с литературными программами, а не с философскими программами и факультетами философии.Так что вполне возможно, что опять-таки частью реакции могла быть защита территории со стороны профессиональных философов.

Алан Сондерс: Давайте обратимся к его подходу к метафизике. Он утверждал, что метафизика влияет на всю философию и влияла на нее, начиная с Платона, и что метафизика создает дуалистические оппозиции и устанавливает иерархию, которая отдает предпочтение одному члену каждой оппозиции. Это уже довольно сложно, так что, во-первых, что он подразумевает под метафизикой?

Пол Паттон: Он понимает, и я думаю, что его понимание метафизики, в частности, восходит к Хайдеггеру.

Алан Сондерс: Это немецкий философ 20-го века, который, конечно, все еще был рядом, когда Деррида был студентом.

Пол Паттон: Да, был. И у Хайдеггера особое понимание истории европейской философии, западной философии вообще, как не столько ряда примечаний к Платону, сколько ряда повторяющихся попыток, как он выражается, осмыслить смысл бытия. И я думаю, что для Хайдеггера это то, к чему сводится метафизика, эти попытки в истории философии понять или придумать концепцию природы бытия.Это, я думаю, лежит в основе понимания Деррида метафизики, но опять же его отношение к ней критично, и опять же, его проект во многих отношениях состоит в том, чтобы оспорить эту концепцию метафизики; деконструировать традицию, как он выразился.

Алан Сондерс: Теперь я сказал, что он верит, что метафизика создает дуалистические оппозиции. Что это за дуалистические оппозиции, что может служить примером одной из них?

Пол Паттон: Есть несколько номеров, с которыми он работал. Думаю, одним из самых фундаментальных является противопоставление присутствия и отсутствия. Другим может быть противопоставление между тождеством и различием, и более конкретным, с которым он работал в одной из своих ранних книг, было противопоставление речи и письма. И если бы я мог немного уточнить присутствие/отсутствие в связи с этой речью и письмом: он критически относится к традиции, поскольку считает, что это во многом традиция мышления о «бытии» в терминах присутствия.И есть ряд способов, которыми это можно определить, примерами из истории философии. Классический способ — это, пожалуй, платоновская теория форм, которые для Платона были формами умопостигаемости смысла бытия.

Алан Сондерс: Итак, если мы просто упростим платоновскую теорию форм — вы сидите на стуле, но ваш стул — это экземпляр формы стула, который существует в каком-то предположительно философском раю. где есть идеальная форма стула.

Пол Паттон: Да. И точка зрения Платона состоит в том, что философ, благодаря своей интеллектуальной подготовке и высшей форме понимания, может фактически прийти к восприятию не только стула, но и самой формы, выражением которой является стул. И это классический пример того, что Деррида имеет в виду под философией присутствия, идеи о том, что смысл или бытие вещей самих по себе могут присутствовать в уме. Чтобы прыгнуть вперед на несколько столетий, Декарт представляет собой другую версию этого, поскольку Декарт считает, что мы можем найти основу для истины через исследование нашего сознания.Опять же, идея о том, что основа смысла, истина, есть нечто, воспринимаемое умом.

Алан Сондерс: Итак, мы предпочитаем присутствие, а не отсутствие. Я полагаю, что я склонен сказать, что это действительно сюрприз, что мы предпочитаем присутствие, а не отсутствие? Я имею в виду, если что-то присутствует во мне, я знаю, что присутствует. Но количество вещей, которые отсутствуют, ну, оно бесчисленно.

Пол Паттон: Нет, вы правы, это не сюрприз, и я не думаю, что Деррида не согласится с этим комментарием или с идеей, что присутствие важно, это часть нас, часть нашего опыта. и часть того, кто мы есть. Но я думаю, что он всегда хотел подчеркнуть, привлечь внимание к тому, что в каком-то смысле иллюзия думать, что смысл, что истина и понятность — это то, что может быть непосредственно представлено нам. И здесь в игру вступает эта концепция языка и, в частности, его понимание языка как системы письма.

Думаю, для Деррида формы сознания вообще, смысла, понимания и письма в частности всегда представляют собой сложные и дифференцированные системы определенного рода.И по этой причине не такая вещь, которая может быть полностью или полностью представлена ​​в уме. Таким образом, его настойчивое утверждение об отсутствии или, как он в другом месте говорит, о «различии», а не о «присутствии», во многом является настойчивым утверждением о том, что вещи более сложны, чем может заставить нас поверить философия присутствия.

Алан Сондерс: Теперь этот вопрос о бинарных оппозициях подводит нас к термину, связанному с Деррида, и это «деконструкция». Сейчас это очень популярное слово. Вы можете пойти в ресторан и найти в меню разобранную безделушку, но это не значит то, что люди, кажется, думают, это не значит просто разобрать вещи, не так ли?

Пол Паттон: Нет, нет, нет. Деррида — один из немногих выдающихся философов, изобретших концепцию, которая была подхвачена массовой культурой, но вы абсолютно правы, это не совсем одно и то же. Думаю, чтобы понять, что имеет в виду Деррида, я мог бы продолжить то, что я только что говорил о спичрайтинге и его развитии этой концепции письма в целом.Так, в одном часто цитируемом отчете о том, что он подразумевает под деконструкцией, в эссе под названием «Позиции», опубликованном в начале 1970-х годов, он говорит, что деконструкция, как он ее понимает, начинается с иерархического дуализма того типа, который мы Я говорил о написании речей. Он начинается с того, что бросает вызов самой двойственности, указывая, как я сделал в отношении речи и письма, что элементы, характеризующие одно, применимы и к другому. И это как бы первый шаг в вопросе самого дуализма.Но он настаивает на том, что важным вторым шагом всегда является порождение этого третьего термина, этого деконструктивного термина, и письмо в целом является примером этого, термином, который инкапсулирует или разрушает дуализм, с которого мы начали.

Алан Сондерс: Мы говорили об одном подходе к дуализму, который представляет собой деконструкцию; как насчет идеи неразрешимости? Это что?

Пол Паттон: Это еще один из ключевых терминов Деррида, и действительно, его философская карьера отмечена целым рядом подобных терминов.То, что он подразумевает под неразрешимостью, также часто понимается неправильно. Часто это означало невозможность решить, застрять в дилемме, как знаменитый буридановский осел, который не мог выбрать между одной кучей сена и другой. Деррида имеет в виду не это, но то, что он имеет в виду, имеет отношение к напряжению, апории, как он это называет, которая воплощена в самой идее решения.

Так он говорит об этом, например, в отношении закона и судебного решения. И задает вопрос: «А что такое, собственно, принять юридическое решение?» И парадокс, или апория, на которую он указывает, заключается в том, что, с одной стороны, решение должно основываться на фактах, основываться на соответствующих принципах, на основании которых должно быть принято решение или определение.И это в значительной степени может быть процессом, управляемым правилами, вроде того, что, по его словам, в принципе может выполняться машиной. Но затем он говорит: «Но если бы это было принято машиной или если бы оно полностью регулировалось правилами, было бы это действительно решением?» И он развивает мысль о том, что любое юридическое определение или решение в какой-то момент должно положить конец рассмотрению фактов, рассмотрению принципов. соображения прецедента; в какой-то момент судья должен решить.Этим занимаются судьи. И это напряжение между этим моментом, этим элементом, этим учитываемым решением, с одной стороны, и элементом или моментом или фактом рассмотрения соответствующих фактов и принципов, являющихся частью каждого решения. Он говорит, что они в некотором смысле находятся в напряжении и неразрешимом напряжении, и именно это он имеет в виду под «неразрешимым», и он говорит, что неразрешимое в этом смысле присутствует как призрак в каждом решении.

Алан Сондерс: Одним из наиболее поразительных аспектов поздней философии Деррида является его защита tout autre, совершенно другого.Что совсем другое?

Пол Паттон: Это еще одна очень интересная концепция Деррида. Одно из мест, где он развивает это понятие и использует его, находится в увлекательном эссе под названием «Психея, изобретение другого», и в этом эссе он подробно говорит о концепции изобретения. Что такое изобретение? И то, что он развивает, представляет собой парадокс концепции изобретения, аналогичный тому, о котором я только что говорил в связи с решением.

Итак, он говорит: «С одной стороны, изобретение — это создание чего-то нового, чего-то другого, чего-то другого».С другой стороны, он говорит: «Чтобы быть признанным изобретением, мы должны быть в состоянии понять это, чтобы вписаться в наши существующие технологии, наши существующие формы знаний». Итак, чтобы быть технологическим изобретением, вы должны быть в состоянии написать на него патент, чтобы оно было принято. Но он говорит, снова возвращаясь к первому элементу, к творческой стороне изобретения, и спрашивает: «Но если изобретение приносит что-то новое, что-то другое, то, конечно, чтобы действительно быть изобретением, оно должно быть чем-то совершенно другим.Поэтому он говорит: «Изобретение, собственно говоря, — это то, что мы не можем распознать, на что мы не можем написать патент, что мы не можем вписать в нашу существующую технологию».

Итак, это было бы чистым изобретением или изобретением в собственном смысле слова, и это было бы изобретением, созданием чего-то действительно другого. Что, конечно, невозможно, признает он.

Алан Сондерс: Теперь левые иногда критикуют деконструкцию за то, что она оставляет мир более или менее таким, каким он его нашел.Здесь нет политической приверженности, а, как мы знаем, политическая приверженность очень важна для французских философов, но к концу своей жизни Деррида занимался политической мыслью, не так ли?

Пол Паттон: Да, он это сделал, и это широко обсуждаемый вопрос, какова была его связь с политической мыслью и изменилась ли она в ходе его карьеры. Иногда это связано с аргументом о том, произошел ли больший сдвиг в мышлении Деррида.Люди иногда проводят различие между более ранней фазой так называемой негативной деконструкции и более поздней фазой более позитивной деконструкции, и это иногда связано с его более поздним, более открытым участием в политических вопросах и политической философии.

Я думаю, это правда, что он в каком-то смысле всегда политически думал о философии. Как он выразился в одном эссе: Думая о политике, о политической экономии, потому что, конечно, как французский философ в послевоенный период, политическое мышление означало Маркса, и хотя марксистское, и он говорит, что большая часть его работы связана с мышлением. о политике и политической экономии, даже в контекстах, которые не были явно политическими, где это не было очевидным.И я думаю, например, об эссе, которое он написал об эстетической теории Канта, где он говорит о политической экономии, выраженной в кантовском описании суждений, красоты и изящного искусства, и развивает деконструктивную концепцию, которую он называет экономимнезисом. вывести это наружу.

Но это правда, что позже в своей жизни он занял более открытую политическую позицию. Он написал эссе после 11 сентября, например, одной из последних книг, которые он опубликовал, был сборник эссе под названием Rogues , в котором говорилось об идее государств-изгоев, а также о терроризме, о международных отношениях, о судьбе демократии. .И он разработал ряд вещей, особенно в отношении демократии и судьбы демократии в современном и постмодернистском мире. И здесь, вместе с некоторыми другими его политическими обязательствами, я думаю, что он действительно предлагает нечто большее, чем просто негативную деконструкцию.

Он предлагает то, что он называет концепцией грядущей демократии, которая немного похожа на ту концепцию истинного другого, о которой мы говорили, в том смысле, что она не имеет определенной формы. Деррида — не тот, кто говорит нам, что такое демократия или чем она должна быть, а скорее развивает эту концепцию возможности будущих новых и различных форм демократии и применяет ее к тому, что он, как и многие другие, считает Дефицит демократии в национальном и международном политическом порядке в настоящее время. Так что здесь он, по крайней мере, выступает за, скажем так, больше демократии или за процесс демократизации в мире. И в этом смысле, а также в других контекстах, а также в отношении закона и справедливости, в отношении равенства, в отношении гостеприимства и нашего обращения с иностранцами, я думаю, что он предлагает более позитивные указания для политической философии. .

Алан Сондерс: Он также придерживается довольно, я полагаю, деконструктивного взгляда на оппозицию между демократией и суверенитетом; идея в том, что суверенитет не может делиться властью и не может обосновывать, это не то, что значит быть суверенным, но в демократии необходимо обосновывать то, что вы делаете.Поэтому в демократии, — говорит он, — я думаю довольно резко, применение власти — это всегда злоупотребление властью.

Пол Паттон: Да, вы правы. В том эссе, Rogues, , о котором я упоминал, он фокусируется на вопросе отношений между демократией и суверенитетом. И здесь, я думаю, он улавливает то, на что обратил внимание ряд политических мыслителей, а именно, что наши современные формы демократического правления развились из традиции очень недемократического правления и развились из понятия суверенной власти. это происходит от власти монархов, и это была власть, которая долгое время считалась выше и вне закона.

И я думаю, на что Деррида обращает внимание, так это на то, что понятие неограниченной или, как он выразился бы, безусловной власти все еще остается частью наших систем демократического правления. Так что дело не в том, что он думает, что власти можно избежать, или что правительства действительно не должны заниматься осуществлением власти, но я думаю, что он хочет настаивать на том, что власть всегда должна быть подотчетной, и что, как вы сказали, власть что-то, что мы всегда должны быть в состоянии привести причины для его осуществления.Так что в этом смысле я думаю, что он озабочен тем, чтобы попытаться отделить традицию мышления о политической власти, которая исходит из суверенитета, и традицию суверенной власти, скажем, от более демократического способа мышления о власти, который был бы разделен. от суверенитета, от безусловной власти, и это может быть одним из путей, по которым мы могли бы двигаться к другому типу демократии, демократии грядущей.

Алан Сондерс: Хорошо, Пол Паттон, большое спасибо за ваш вклад в этот процесс сегодня.

Пол Паттон: Спасибо.

Алан Сондерс: Пол Паттон — профессор философии в Университете Нового Южного Уэльса.

А теперь не хочешь заняться философией? Что ж, если вы собираетесь быть в Сиднее 7 июля, вы можете присоединиться ко мне здесь, в ABC, на ночь философии и веселья. «Это все обо мне», публичная дискуссия о философии личности. Будет международный состав выдающихся философов, и вы сможете принять участие в короткой викторине, которая поможет вам разработать свою собственную философию.Это в Eugene Goosens Hall в ABC в Сиднее, 6 вечера в среду, 7 июля. Билеты бесплатны, и вы можете забронировать их онлайн на нашем сайте. Надеюсь увидеть тебя там.

Шоу продюсирует Кайла Славен, Чарли МакКьюн — звукорежиссер, меня зовут Алан Сондерс, и я вернусь на следующей неделе.

Жак Деррида: Деконструкция и прочее

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-ПОИСКА FORDHAM SCHOLARSHIP (www.fordham.universitypressscholarship.com). (c) Copyright Fordham University Press, 2022.Все права защищены. Индивидуальный пользователь может распечатать PDF-файл одной главы монографии в ФСО для личного пользования. Дата: 14 февраля 2022 г.

Деконструкция и прочее

Глава:

(стр. 139) Жак Деррида.5422/fso/9780823223176.003.0009

Наиболее характерной чертой творчества Жака Деррида была его решимость «деконструировать» западную философию присутствия. Хотя он считает необходимым продумать этот совокупный синтез греческого и еврейского, он, как это ни парадоксально, считает свою собственную мысль ни греческой, ни еврейской. Он часто чувствует, что вопросы, которые он пытается сформулировать на периферии греческой философской традиции, имеют в качестве другого образца модель еврея, то есть еврея-как-другого. Однако парадокс заключается в том, что на самом деле он никогда не ссылался на еврейскую традицию каким-либо «корневым» или прямым образом. Несомненно, он был очарован и привлечен интеллектуальным путешествием Эммануэля Левинаса, но не потому, что он был евреем. Левинас, который больше всего интересовал его с самого начала, был философом, работающим в феноменологии и ставящим перед феноменологией вопрос о другом; иудейское измерение оставалось на этом этапе дискретным, а не решающим ориентиром.

Ключевые слова: Жак Деррида, философия, присутствие, Эммануэль Левинас, феноменология, деконструкция, другое

Fordham Scholarship Online требует подписки или покупки для доступа к полному тексту книг в рамках службы. Однако общедоступные пользователи могут свободно осуществлять поиск по сайту и просматривать рефераты и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите, чтобы получить доступ к полнотекстовому содержимому.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому названию, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок см. Часто задаваемые вопросы , и если вы не можете найти ответ там, пожалуйста, связаться с нами .

Теория деконструкции Жака Деррида

Философия и литература часто идут рука об руку, независимо от того, замечаем мы это или нет. Именно это имел в виду Жак Деррида, когда ввел термин «деконструктивизм», форму интерпретативной критики, в соответствии с идеями постструктурализма.Деконструктивизм как литературная теория использует сказанное для понимания невысказанного. Живя во Франции, Деррида был философом в 1950-х и вплоть до 1980-х годов. Он также был педагогом, но система образования оставила у него приступы депрессии, которые продлятся до конца его жизни. В ответ мы пытаемся понять «определение различия», также известное как деконструктивизм.

Лучшим примером деконструкции является строящееся здание. Сначала мы можем видеть только каркасы, скелет и очертания того, во что превратится здание.По этому изображению мы можем сказать, будет ли это дом, офисное здание, школа или любое другое учреждение. Как мы можем понять, какие действия должны происходить или какова будет история здания? Из всего, что мы не можем видеть. Мы еще не видим разношёрстную волейбольную команду средней школы, выигравшую чемпионат города, или бесчисленные свадебные клятвы, обещанные искренними улыбками, мы видим только очертания просторной комнаты в развлекательном центре. То есть деконструктивизм, понимать историю, которая присутствует, но не рассказывается.

Другой подход к деконструктивизму состоит в том, чтобы описать то, чего нет, чтобы определить, что есть. Деррида представил теорию о том, что мы на самом деле не знаем, как объяснить то, что знаем, в свою очередь, мы объясняем то, чего не знаем. Из-за этого мы никогда не сможем по-настоящему узнать определение чего-либо из-за того, что мы никогда не сможем действительно сказать, чем что-то является на самом деле. Я знаю, это сбивает с толку, но оставайтесь со мной здесь, потому что это довольно умопомрачительно, как только вы это поймете. Человеческий опыт не конкретен, мы можем воспринимать только то, что происходит вокруг нас.Это позволяет двум разным людям оказаться в одной и той же ситуации и уйти с двумя разными представлениями о том, что только что произошло. Почему? У каждого человека есть свой набор столь же абстрактных переживаний, которые делают его тем, кто он есть сегодня, и именно этот опыт определяет то, как он воспринимает вещи в настоящее время. Таким образом, определение того, что на самом деле не является определяющим, зависит как от опыта, так и от других. Это звучит сложно, но это то, что мы делаем каждый день, все время.

Двоичные файлы — это еще один способ описать то, чего нет.Это наборы слов, которые мы понимаем как неравные пары. В нашей повседневной жизни мы знаем разницу между центром и краем, хорошим и плохим, верхом и низом; но вы когда-нибудь замечали, как трудно определить одно, не используя другое? Это, мой друг, деконструктивизм в действии. Как и все остальное в нашем мире, у бинарных систем есть темная сторона — жестокие иерархии. Это вынужденные ситуации, когда один термин (или лицо, к которому относится этот термин) автоматически понижается без какой-либо реальной причины (кроме человеческого восприятия и/или предыдущего значения).Неудачным, но наглядным примером могут быть любые термины, подразумевающие расовое профилирование.

В отличие от бинарных терминов, цель деконструктивистов — разрушить представление о том, что литература — это черное и белое. Жизнь даже не серая, литература цветная. Это помогает объяснить, почему мы не можем воспринимать ситуации так же, как другие люди, цвета тускнеют и сливаются друг с другом, и ничего не определено. Цвета также ровные, ни один не превосходит и не уступает другому. Подумайте о том, что радуга является символом сексуальных прав.Представлены все цвета, и все они равны. Мало того, они дополняют друг друга. В этом суть деконструкции. Все концепции и термины равны и работают вместе, чтобы стать тем, что мы читаем и пишем.

Восприятие языка Деррида сильно повлияло на эту теорию. Он считал, что письмо будет говорить независимо от того, кто автор. Мало того, он будет говорить, когда и как это определит читатель. Между тем, речь может общаться только тогда, когда она выбрана. Имея это в виду, я думаю, что деконструктивизм более применим к письменному слову, поскольку он дает больше возможностей для интерпретации.Это не означает, что речь освобождается от деконструктивистской критики, просто это было бы более сложной задачей из-за более сильного влияния автора. Вот где столкновение переживаний играет роль понимания.

Читая мои объяснения и примеры, вы использовали деконструктивизм для понимания деконструктивизма. Концепция использования отверстий, чтобы увидеть целое, и изображения зданий, чтобы понять литературную теорию, да, это полный деконструктивизм.